(М.А.Вишнякова, "Сельскохозяйственная биология" 2006, 5)
На фото: Е.И. Барулина в год свадьбы с Н.И.Вавиловым
В основе этой статьи - доклад, сделанный на Вавиловских чтениях, которые традиционно происходят в ВИР в день рождения Николая Ивановича Вавилова. Очередные чтения были посвящены памяти Е.И. Барулиной - крупного специалиста по генетическим ресурсам растений, имя которой неразрывно связано с именем Николая Ивановича Вавилова и с институтом, носящим его имя. В 2005 году исполнилось 110 лет со дня рождения Елены Ивановны Барулиной, и мы в очередной раз обратились к истории, чтобы вспомнить этого замечательного человека. Ни коим образом не претендуя на роль биографа Елены Ивановны, я пишу эту статью по праву ее коллеги, изучающей генетические ресурсы зернобобовых - основной объект исследований Барулиной. Перечитанные не раз очерки о жизни Н.И. Вавилова, его письма, воспоминания современников, труды Николая Ивановича и Елены Ивановны, и счастливая доля работать в том же институте, по сути созданным ими, продолжать начатое ими дело, держать в руках пакеты с семенами, на которых написано: «Собрано Вавиловым», «Собрано Барулиной» - все это сделало их людьми дорогими и близкими всем «вировцам». Быть причастными к их именам, иметь право ссылаться на них в своих работах, писать и говорить о них - большое счастье и великая честь.
В институте уже нет никого, кто знал Елену Ивановну. Она ушла из ВИР в 1939 году по болезни и с тех пор ее контакты с институтом были очень ограничены - только переписка, касающаяся восстановления доброго имени Николая Ивановича. Но к счастью, есть Юрий Николаевич Вавилов - сын, хранящий память о матери, неустанно собирающий свидетельства жизни родителей и доносящий до нас свет этих удивительных людей.
Юра Вавилов на лыжной прогулке - зима - 1939 - 1940 гг.
Первое, с чем сталкиваешься при поиске биографического материала Е.И. Барулиной - скудость информации. В институтском архиве - лишь канцелярские свидетельства продвижения Елены Ивановны по службе. Письма ее к Николаю Ивановичу не сохранились, воспоминаний современников очень мало, ее личных воспоминаний нет, единичны и фотографии. И это не только документальные утраты - это свидетельства удивительной скромности жены великого человека. Может быть поэтому, так мало написано об этой женщине, которой выпало великое счастье прожить более 20 лет рядом с гением, и не менее великие испытания, физические и душевные страдания, связанные с несправедливостью, выпавшей на долю Николая Ивановича, многие годы борьбы за его честное имя. Эта статья не претендует на самую полную публикацию о Е.И. Барулиной. Это лишь слабые попытки отдать запоздавшую дань замечательной женщине, восполнить упущенные многими возможности сказать теплые слова, а также подчеркнуть ее самодостаточность как личности и ученого.
Мы знаем Елену Ивановну больше как отсвет Николая Ивановича - по его письмам к ней. Однако она хорошо известна нам как серьезный исследователь - по научным трудам. Научное наследие Барулиной очень весомо: статьи, монографии, среди которых «Культурная флора» - любимое детище Вавилова и свидетельство состоятельности ученого-«вировца», ставшего настоящим знатоком и монографом культуры. Таким знатоком культуры чечевицы была Елена Ивановна. После нее в нашей стране так и не сформировался специалист, ученый, знающий эту культуру так же досконально, как знала она. Совершенно очевидно, что, читая труды ученого, мы черпаем из них не только научные знания, но и представления о самом человеке - об его интеллекте, эрудиции, кругозоре, умении анализировать и обобщать. Труды Елены Ивановны - открытая книга, которая свидетельствует об ее неординарном уме, высокой способности к аналитическому мышлению, широком кругозоре, умении удивительно доступно излагать научные факты. Известно, кто ясно мыслит - тот ясно излагает. Вот это качество, на мой взгляд, превалировало у Елены Ивановны - ясность помыслов и устремлений. И еще об одном свойстве ученого с очевидностью свидетельствуют труды Барулиной - постоянном большом кропотливом последовательном труде. Это было присуще всем сподвижникам Вавилова. Вряд ли на орбите такого мощного светила могли удержаться спутники, неспособные к движению в сходном с ним ритме.
Последовательность ипостасей Елены Ивановны, приведенная в названии статьи, отражает хронологию и суть отношений этих двух людей. Сначала она была ученицей Николая Ивановича - студенткой профессора кафедры частного земледелия и генетики саратовских высших сельскохозяйственных курсов, одной из первых его дипломниц, первой аспиранткой. Его ученицей, по сути, она осталась на всю жизнь. Но там, в Саратове, где они жили дружной семьей и на тесной кафедре, и на учебной ферме, где Вавилов со свойственным ему размахом уже в первый год по приезде организовал экспериментальное поле, Елена Ивановна сразу и с воодушевлением включилась в работу, восприняв его идеи, стараясь найти все новые и новые доказательства верности его научных построений. Она с первого курса была одержима наукой, принимала участие в экспедиции на озеро Эльтон, поездках на Кумысную поляну, Лысую гору, в Елшанку. Вавилов ценил ее за сообразительность, старание, не без гордости следил, как тихая студентка на его глазах все больше превращается в ученого, но сначала, в общем, мало отличал от других учениц. Однако случилось так, что Елена Ивановна стала неотъемлемой частью жизни Николая Ивановича - личной и научной.
Барулина была одним из самых последовательных единомышленников Вавилова, исповедующих в своих научных трудах его мысли, идеи, теории. Всю свою научную жизнь она использовала их как канву, в которую вплетала нити своих собственных фактов и наблюдений, применительно к разным видам растений, к разным культурам. Через ее руки прошли тысячи образцов семян зерновых, зернобобовых, бахчевых и других культур.
И, наконец, жена и, безусловно, любимая женщина Николая Ивановича. Совершенно очевидно, что быть женой гения, такого неординарного, увлеченного, одержимого работой, вечно занятого, постоянно отсутствующего человека, уделяющего внимание множеству вещей, идей, людей, - безумно трудно. Екатерина Николаевна Сахарова, первая жена Н.И. Вавилова, не смогла. Елена Ивановна не только сумела быть любящей и любимой спутницей, матерью его сына, внимающей, понимающей, помогающей женой, но и помощницей в научных изысканиях. Быть женой директора нелегко: нужно обладать особым тактом, чуткостью, уметь понимать все трудности мужа, неизбежные при руководстве институтом. Но не менее важно найти правильную линию поведения в отношениях с подчиненными мужа, не претендуя на послабления и привилегии, избегая интриг. В этом отношении Елена Ивановна была безупречна. Об этом свидетельствуют воспоминания сослуживцев и многочисленные письма Николая Ивановича, говорящие о его любви и внимании.
Глядя на немногочисленные портреты Елены Барулиной, нельзя не понять, что она была красива: крылатый разлет бровей, ясные серьезные глаза, застенчивая, даже в зрелом возрасте, улыбка. По свидетельствам подруг она была так тонка, хрупка, женственна, что они и в 60 лет называли ее Леночкой. При этом внешняя хрупкость совсем не соответствовала мужеству и твердости характера, которые проявила эта женщина в пору лихолетья, неустанно отстаивая справедливость по отношению к Вавилову.
На фото: Елена Ивановна Барулина
Перейдем к фактам биографии Елены Ивановны. Она родилась 11 (24) июля 1895 года в Саратове, в большой семье. Отец ее был из крестьян. Елена была воспитана в строгих религиозных традициях. Родители умерли рано и она с юных лет начала самостоятельную жизнь. В 1913 году закончила в Саратове первую женскую гимназию с серебряной медалью. В 1915 году поступила на высшие сельскохозяйственные курсы, реорганизованные в 1918 году в Сельскохозяйственный институт, который затем вошел в Саратовский университет, как агрономический факультет.
В 1918 году в Саратове появляется Вавилов. Здесь он продолжает начатые в Петровской академии в Москве исследования в области иммунитета и систематизации культурных растений. К этому времени он уже собрал большую коллекцию растений и особенно пшеницы. Поэтому одновременно с чтением лекций Вавилов организует посевы сельскохозяйственных культур. Для этой работы ему был выделен участок в несколько десятин на ферме Сельскохозяйственного института и довольно удобный участок с десятину предоставила Саратовская областная станция. «Посевы свои провел в большом масштабе, так как имел много помощников (около 20 специалисток по селекции), слушательниц института (курсов)…», пишет он в письме Р.Э. Регелю в мае 1918 года. «Публикой-помощниками я пока доволен, посев гибридов, который можно поручить только интеллигентным и аккуратным работникам, произведен был, несмотря на стужу и сильные ветры, хорошо». Николай Иванович работал вместе с помощниками - сеял и пахал, жал и вязал снопы; он был мягок и снисходителен по отношению к ним, но малейшая небрежность очень расстраивала Вавилова, и студенты очень старались.
На фото: Вавилов Н.И. в рабочем кабинете агрономического факультета Саратовского университета. 1918 г.
На одном из занятий Николай Иванович предложил студентам принять участие в работе по селекции сельскохозяйственных культур: за каждым из них была закреплена определенная культура и дан четкий план исследований. Елене Ивановне было поручено исследование изменчивости признаков растений чечевицы и вики - культур, принадлежащих к двум родам бобовых. Кроме того, она, как и другие студенты, проводила оценку расового состава одной из разновидностей пшеницы. Будучи на третьем курсе, Елена Ивановна вступает в недавно организованное Русское ботаническое общество. В 1919 году ее как лучшую студентку рекомендуют на должность помощника руководителя семенной станции.
В 1919 году Елена Ивановна оканчивает университет и получает звание ученого-агронома. Советом агрономического факультета и по рекомендации Вавилова было постановлено Е.И. Барулину после окончания курса университета оставить сроком на 2 года при кафедре частного земледелия и селекции для подготовки к научной и практической деятельности.
В полевых и вегетационных опытах, будучи студенткой и аспиранткой, Барулина описывала, измеряла, проводила тысячи скрещиваний, доказывая параллелизм изменчивости признаков у растений двух родов бобовых. Однажды она отметила странное свойство растений вики, засоряющих посевы чечевицы, «прикидываться чечевицей». Форма растений, листьев, окраска и узор лепестков, а главное размер и форма семян вики становились похожими на таковые чечевицы. Николай Иванович предложил Барулиной подготовить доклад и статью об этом явлении, называемом мимикрией. В этой статье, ставшей впоследствии неотъемлемой частью трудов уже маститого ученого Барулиной, тогдашняя аспирантка приводит богатый материал о засорении других бобовых растений специальными сорными видами, и делает вывод, что появление «чечевичных» признаков у растений вики, сорничащих в посевах чечевицы, и вообще мимикрия у растений объясняются законом гомологических рядов в наследственной изменчивости. Мимикрия - частный случай закона, над которым тогда работал Вавилов.
В июне 1920 года в Саратове состоялся III Всероссийский съезд селекционеров. Это было эпохальное событие в жизни молодых ученых - учеников Вавилова. Саратов - «столица Волги», как называл его Николай Иванович, был выбран не случайно. К этому времени на юго-востоке европейской части страны проводилась большая селекционная работа: в самом Саратове, на Безенчукской и Краснокутской опытных станциях. На съезде присутствовал весь цвет агрономической науки, и не только: в частности - экономист А.В. Чаянов, юристы и медики. Большая (физическая) аудитория университета была заполнена до отказа. Сидячих мест не хватало, и люди стояли плечом к плечу в проходах. Именно на этом съезде Николай Иванович впервые доложил а законе гомологических рядов, и профессор В.Р. Заленский (заведующий областной опытной станцией) провозгласил, что в его лице съезд приветствует Менделеева в биологии. В работе съезда наравне с маститыми учеными, такими как Ю.А. Филипченко, Л.С. Берг, Л.И. Говоров, С.И. Жегалов, приняли участие две дипломницы Вавилова - одна из них, Е.И. Барулина, сделала доклад на тему: «О вике, засоряющей посевы чечевицы». В 1920 году эта работа была опубликована в трудах этого съезда.
На фото: Участники III Всероссийского съезда по селекции и семеноводству. В центре Н.И. Вавилов и В.Д. Зёрнов, ректор университета.1920 г.
Вполне понятно, что в Вавилова были влюблены многие студентки. Ежедневное общение на занятиях, совместная работа в поле, жизнь рядом (практически через стенку) с умным, обаятельным, красивым молодым профессором, любившим шутку, называвшим их «леди», просто не могли не зародить чувства в девичьих сердцах. Не трудно представить, что они постоянно обсуждали своего кумира, шутили с ним, старались как-то помочь в быту. Сохранились сочиненные про него песенки. И хотя в молодости сердце плохо слушается рассудка, они понимали, что не могли рассчитывать на взаимность, ведь он был женат, миновал пору первой молодости. И все-таки у одной из них романтическое обожание переросло в глубокое чувство. Леночка Барулина слишком серьезно относилась к жизни, чтобы ограничиться влюбленностью - она боготворила его. Преданность ученицы трогала Николая Ивановича, она была ему мила. Однако он был женат, имел сына и, по-видимому, эта раздвоенность давалась ему нелегко. Отношения же с Екатериной Николаевной Сахаровой все больше заходили в тупик, из которого нужно было выбираться.
Николай Иванович и Екатерина Николаевна
Сразу же после съезда Вавилов занялся подготовкой экспедиции по Юго-Востоку и провел ее в августе 1920 года. Среди участников экспедиции была и Е.И. Барулина. Эта затея многим могла показаться странной. Волжские берега были наводнены бандитским шайками, зверствовала банда атамана Антонова, погубившая тысячи людей. Однако экспедиция в край лотосов, дынь и арбузов прошла замечательно. Среди разрухи, мятежей, сыпняка, голода, царивших в стране, вдруг оказаться в дельте Волги, в оазисе покоя, собирать цветки и корни лотоса, водяные орехи, ходить по астраханским базарам, ездить на верблюдах к озеру Эльтон. И все это рядом с любимым учителем и, как выясняется, с человеком, ставшим главным в жизни 25-летней Елены Барулиной.
Конечно же, не романтические впечатления были главными в экспедиции: удалось собрать богатый семенной и гербарный материал, исследовать растительность и оценить потенциальную возможность растениеводства в засушливых районах и на солончаковых почвах. Сразу же по приезде Николай Иванович принялся за книгу «Полевые культуры Юго-Востока», для которой Барулина написала статью «Дыни Юго-Востока». В книге был обобщен весь опыт «саратовского периода» Н.И. Вавилова: результаты 3-летних посевов, наблюдений над культурами во время поездок, анализ сельскохозяйственных угодий края.
Объяснение Елены Ивановны с Николаем Ивановичем произошло задолго до его официального разрыва с первой женой. Это было в 1920 году - до или после экспедиции, неизвестно. Нет свидетелей их устных объяснений, но имеются свидетельства письменные - однако же, только письма Николая Ивановича, которые он писал Елене Ивановне сначала из Москвы, а потом из Петрограда, куда уехал осенью после смерти Р.Э. Регеля. Помощником Регеля по отделу прикладной ботаники Вавилов числился официально, поэтому именно ему предложили возглавить отдел. После многих размышлений, заручительства своих сотрудников о готовности ехать с ним, он решил возглавить отдел и провел в Петрограде огромную организационную работу. Трудно представить, как молодой ученый, приехавший из провинции, сумел в течение короткого времени решить столько масштабных дел и мелких организационных вопросов: добился для отдела, размещавшегося в тесных помещениях на Васильевском острове, переезда в большой дворец - здание бывшего Министерства сельского хозяйства на Исаакиевской площади; добыл для экспериментальных лабораторий бывшую дачу великого князя с полями, теплицами, парком в Царском селе и т.д.
На несколько месяцев оторванный от научной работы, от учеников и сподвижников он пишет им письма, и в первую очередь - ей; она отвечала. Потом Вавилов назовет эти письма «безнадежно-безумными». Все знали, что, несмотря на большую любовь, Елена Ивановна считала непростительным грехом разрушить семью, в которой был ребенок. Николай Иванович пишет ей о сложностях в отношениях с первой женой, о том, что у них мало общего, об отсутствии любви, о тяжелом характере Екатерины Николаевны: «Милая, любимая Лена, мне так хочется, чтобы во всем мы поняли друг друга, чтобы любовь была сильна. Мне хочется, чтобы мы были друзьями, у которых все общее, и горе, и радость. Я бесконечно рад, что мы будем работать вместе. Милая и прекрасная Леночка, мне хочется, чтобы ты была счастлива. Мы правы в поступках. Все сложное разберется, все трудное преоборимо. Работы так много. Все говорит за переезд в Петроград. Там будем устраивать вместе жизнь. Пиши, милая, мне так хочется тебя видеть».
С Леной он делится своими впечатлениями, сомнениями, радостями. Мы знаем, что Вавилов не любил жаловаться на жизнь даже в предельно трудные для него моменты, обычно отшучивался, игнорируя опасности. Но в ту пору он писал: «конечно, много и без числа трудностей. Если бы ты, Леночка, представляла, как трудно перевозить отдел с Васильевского острова во дворец», и в следующем письме: «Милый друг, мне страшно, что я не справлюсь со всем… но боязнь не за самого себя, а за сотрудников. Дело не только в том, чтобы направить продуктивную работу, что я смогу, а в том, чтобы устроить личную жизнь многих».
Город в ту пору был разорен войной и блокадой. В связи с бунтом в Кронштадте было объявлено осадное положение, тем не менее Николай Иванович пишет Елене Ивановне: «Вопрос о Петрограде решен определенно. Никаких колебаний относительно переезда у меня нет после всего, что выяснилось теперь в течение нескольких дней пребывания здесь. Определенность решению дало Царское Село, откуда мы только что вернулись». И потом: «…хочется создать храм науки, настоящей науки…».
Елена Ивановна сомневалась в его чувстве: он был слишком влюблен в науку, чтобы она могла претендовать на важное место в его сердце. Вполне понятно, что она боялась и публичного осуждения их отношений. Николай Иванович пытается развеять ее сомнения по поводу кратковременности своего увлечения. Письмо, которое Вавилов пишет в ночь после своего 33 дня рождения (27 ноября 1920 года) можно назвать примером высокого любовного эпистолярного искусства, и вместе с тем Вавилов не был бы Вавиловым, если бы в это объяснение любви к женщине не вплеталось объяснение в любви к науке! Вот только несколько фрагментов: «Милый друг, тебя тревожат сомнения в том, что пройдет увлечение, порыв. Милый друг, я не знаю, как убедить тебя, как объективно доказать тебе, что это не так. Мне хочется отойти в сторону и беспощадным образом анализировать свою душу. Мне кажется, что, несмотря на склонность к увлечению, порывистости, я все же постоянен и тверд. Я слишком серьезно понимаю любовь. Я действительно глубоко верю в науку, в ней цель и жизнь. И мне не жалко отдать жизнь ради хоть самого малого в науке. … И она, служение ей, стало жизнью. И вот потому, Лена, просто как верный сын науки, я внутренне не допускаю порывов в увлечениях, в любви. Ибо служение науке не мирится с легким отношением к себе, к людям. И просто не допускаешь внутренне порывов и мимолетных увлечений.… …Милый друг, ты знаешь, что в моем положении нелегко и нельзя увлекаться мимолетно и с юношеских лет как-то выработалось серьезное отношение к жизни, а годы его закрепили. Осуждение коснется, пожалуй, в большей мере меня. При всей готовности отдать себя науке, а это так, в сущности, просто и легко, жизнь сама становится легче и, мне кажется, что нет узости в пути, по которому мне хочется идти в союзе с тобой… …Жизнь должна быть и внешне и внутренне красива, и ты это разделяешь. Поэтому-то, мне кажется, и союз наш будет крепким и прочным. Мне так хочется, чтобы это было так». А через день - приписка, по-видимому, ответ на еще одно ее послание: «Милая и прекрасная Леночка, после всех писем, после всего, что узнал, а конечно, для меня все это было новым, неизвестным, ты стала еще ближе, дороже для меня. Жизнь надо делать самим такой, как хочется, радостной, бодрой, прекрасной…».
Между тем первая группа сотрудников, 10 человек, переехала в Петроград в марте 1921 года. Е.И. Барулина и А.И. Мордвинкина были оставлены в Саратовском университете еще на несколько месяцев. Вавилов устроил приехавших людей, организовав им продовольственный паек и жилье. Всего Николай Иванович взял с собой 27 сотрудников, пожелавших переехать в Петроград и продолжить начатую с ним работу.
Как проходила встреча в Петрограде, как были устроены их отношения в эти годы, нам неизвестно. Известно только, что они должны были соблюдать приличия и даже в деловых письмах к Елене Ивановне он соблюдает официоз. В июле 1925 года (через 5 лет после их объяснений!) он пишет ей в Каменную степь, под Воронеж: «Дорогая Елена Ивановна… Разрешение Вам на визу за границу от Наркозема получено. Составляю Вам командировку, и она будет готова завтра… Заканчивайте необходимые скрещивания и наблюдения и приезжайте в Ленинград. Кстати, 2 августа в Гамбурге съезд генетиков, и думаю, что Вам полезно было бы на нем побывать... Я до 20-го буду в Ленинграде; пусть чечевица растет скорее… Словом, хорошо приехать дня на три в Ленинград, проезд Ваш мы оплатим, эту сторону мы уладим…». «Пусть чечевица растет быстрее…», не значит ли это «Скучаю, скучаю…»?
Между тем работа Барулиной все больше концентрировалась на зернобобовых. В институте вскоре после приезда Елены Ивановны из Саратова в 1922 году был создан отдел бобовых культур. По этому поводу Н.И. Вавилов пишет А.И. Мальцеву: «открываю в отделе отделение бобовых растений. Заведовать пока некому, но все же в нем будут работать лица, приехавшие со мной из Саратова, которые могут вести самостоятельные работы, из числа студентов, окончивших Саратовский университет…». В 1922 году Н.И. Вавилов пишет А.Ю. Тупиковой: «Налаживаем сейчас отделение по бобовым растениям во главе с Барулиной и Муратовой». В апреле 1923 года на должность заведующего этим отделом был приглашен Л.И. Говоров.
В 1923 году началась организация серии опытных посевов в различных точках СССР, которые позднее стали называть «географическими посевами». Елена Ивановна активно участвует в этой работе. По заданию Николая Ивановича она едет в Крым для проведения посевов различных культур. Он высоко ценит ее знания и опыт работы с коллекцией и пишет в Никитский ботанический сад: «мы имеем в виду послать Е.И. Барулину и Т.П. Николаенко… Е.И. Барулина является одной из лучших сотрудниц, старшим ассистентом отдела, хорошо подготовленным, с 1917 года принимавшим участие в посевах и ботанической работе». В этом же году Елена Ивановна едет в заповедник «Аскания Нова» для проведения посевов другой серии опытов. Директорам обеих организаций Николай Иванович пишет письма с убедительной просьбой помочь Барулиной и сопровождавшей ее лаборантке: «Командируемые лица хотя и опытны по части наблюдений и работы, но недостаточно опытны по устроению и всепокорнейшая просьба к вам взять их под свое покровительство». Будучи в Крыму, Елена Ивановна проводит обследование растительности, изучает распространение пшеницы-однозернянки. Пшеница была обнаружена в Балаклавском районе, создан гербарий, который хранится в Никитском ботаническом саду, и написана статья «О засорении посевов хлебов однозернянкой в Крыму». Найдены дикорастущие виды чечевицы Lens nigricana и L. orientalis. В 1924 году Елена Ивановна проводит географические посевы в Грузии в Тифлисском ботаническом саду и одновременно осуществляет посевы чечевицы и вики. Летом этого же года она участвует в экспедиции по Грузии и частично Армении с целью обследования полевых культур. Для участия в этой экспедиции под руководством П.М. Жуковского ее рекомендовал Николай Иванович. Он пишет П.М. Жуковскому: «Хорошо если бы для этой цели Вы привлекли Е.И. Барулину. Она, безусловно, будет полезна, так как участвовала уже в экспедиции на Юго-Восток, знает все культуры и знает то, что нужно собрать и какие сведения нужны. Словом, хотя участие дам в экспедициях и не очень желательно, но некоторое исключение возможно». Вавилов очень доволен материалом, который собрала Е.И. Барулина. Он пишет П.М. Жуковскому: «привезла интересный материал Е.И. Барулина. Еще как следует не успели просмотреть, но то, что видел по пшеницам и бобовым, представляет большой интерес».
Летом 1925 года Елена Ивановна едет на степную опытную станцию, а затем - в Берлин в научную командировку на 1 месяц для ознакомления с работой по генетике, селекции и прикладной ботанике, участвует в съезде генетиков в Гамбурге. В январе 1926 года она участвует в работе Всесоюзного съезда ботаников в Москве, весной выезжает на Украину для посева чечевицы и вики. Помимо работы с коллекцией Барулина читает лекции и ведет практические занятия на курсах по селекции и семеноводству, пишет рефераты в русские и иностранные журналы по генетике, селекции и прикладной ботанике. В этом же году они официально оформляют отношения. Николай Иванович долго старался не допустить разрыва с прежней семьей, но Екатерина Николаевна отказалась переехать в Петербург, и уже 6 лет длилось какое-то подобие семейных отношений. Друзья ждали свадьбы, но торжества не состоялось. Все наконец-то сошлось на поездке в Средиземноморье, о которой давно хлопотал Вавилов; он уезжает, как выяснится, более чем на 1 год. Елена Ивановна занимается коллекцией чечевицы, изучает ее разнообразие. Вавилов часто пишет ей письма - отовсюду, где есть почта, порой ежедневно; значительную часть в них занимали научные наблюдения.
Н.И.Вавилов с Е.И.Барулиной, 1926 год
01.09.26, Кипр. «Вчера видел вещи замечательные в Кносском дворце 17-18 века до Р.Х. В зерновом хранилище из огромных глиняных чанов масса зерна, в т.ч. Ervum ervilia,
которая и теперь возделывается на Крите. Получил ископаемую Ervum ervilia».
07.09.26, Кипр, Ларнака. «Средиземье, черт его возьми, велико даже при европейском способе передвижения. От Марселя до Сирии 14 дней пароходом».
17.09.26, Дамаск. «Вот и в самом старом городе мира. Город на берегу пустыни, но сам весь в воде. Сады, ручьи. По корану здесь все для рая. Масса бобовых. Ervum ervilia в большом разнообразии».
03.10.26, Алеппо. «Кончаю Сирию. Числа 8-9-го буду в Палестине, Иерусалиме. По чечевице и керсанке (Название французской чечевицы, производное (почти калька) с алжирского - прим.автора)
здесь материал большой и, по-видимому, интересный. И та и другая культура здесь большого значения, особенно Ervum ervilia. Из всех бобовых на первом месте формы среднего размера».
17.11.26, Иерусалим. «…Послал уже 55 посылок из Палестины. Очень вероятно, что 100-200 разновидностей (форм) чечевицы. Они очень интересны…»
11.01.27. «Сегодня, dear, в Порт-Саиде. Море тише, и я немного ожил. По чечевице (да и по всем культурам) не хватает Верхнего Египта, Испании и Абиссинии. И засим, в сущности,
можно приступать к полному синтезу. В чечевице я теперь заинтересован не меньше тебя, ибо немного знаю и люблю ее. На ней мы поймем все бобовые».
Чечевица, культура, о которой так много пишет Вавилов, в ту пору была одной из основных в России. До революции Россия была мировым лидером по производству чечевицы и вывозила на внешний рынок свыше 4 млн пудов, что составляло 85 % мирового экспорта. В 1935 году площади посевов чечевицы в СССР достигли 1 млн га и более, что сопоставимо с суммарной площадью, приходящейся на все зернобобовые культуры в Российской Федерации сегодня. В ту пору чечевица была важной составляющей рациона населения.
Кроме того, это, древнейшая культура, возделываемая с доисторических времен, и поэтому дающая интереснейший материал для изучения. Не удивительно, что Вавилов уделял ей так много внимания, стараясь собрать разнообразие рода из центра его происхождения. В горном Марокко, где в ту пору против колониального режима восстало местное население (племена риффов), он собирал дикую чечевицу буквально в районе боевых действий. Но о такого рода подвигах - только несколько слов в письме жене: «собрал любопытный материал … от риффов с гор».
Несколько слов необходимо сказать и об Ervum ervilia - растении, о котором Вавилов пишет чуть ли ни в каждом письме жене. Это -французская чечевица - один из объектов изучения Барулиной. В настоящее время этот вид отнесен к роду Вика и известен под названием вика четковидная, но прижившееся «французская чечевица» более привычно. Этот распространенный дикорастущий вид в то же время - одна из наиболее древних сельскохозяйственных культур, возделываемых около 10000 лет. Культивировали ее в качестве кормового и сидерационного растения в Древнем Риме; активно возделывали в странах Средиземноморья и в ряде стран Центральной Европы. Е.И. Барулина изучала этот вид в контексте закона гомологических рядов, дала ботаническое описание, анализировала изменчивость признаков, разрабатывала внутривидовую классификацию, сделала выводы о центре происхождения и первоначального выхода в культуру.
Длительное путешествие по Средиземноморью, вместившее так много интересных впечатлений, но как всегда, и немало испытаний, конечно же, не могло не быть утомительным. К тому же разлука с любимым человеком добавляет временами уныния, и однажды озаряет счастливая мысль. 20 октября 1926 года Николай Иванович пишет Елене Ивановне из сектора Газа: «В голове у меня мысль, как бы тебя выписать в Италию. Мы могли бы по ней побродить вместе с тобой, родная. Запроси, на всякий случай визу в Италию. Я напишу Виктору Евграфовичу (В.Е. Писарев - зам. директора института, оставшийся «на хозяйстве» во время отсутствия Н.И. Вавилова-прим. автора) и ты к нему зайди. Финансы - все, что у тебя есть и остатки моих жалований, да и займи. С премией вывернемся». …Я очень хочу, чтобы ты приехала в Италию и побыла со мной хотя бы две недели. В Италии надо видеть и сделать многое и хорошо, если бы ты, милая, была со мной... Пришел ли материал по чечевицам из Крита, Кипра, Сирии, Палестины? Меня очень интересует, что ты найдешь. По этому будем расшифровывать и другие сюжеты. Я делаю все, чтобы тебя залучить...». Незадолго до этого он стал лауреатом только что учрежденной Ленинской премии, о которой писал: «Сама по себе она меня не интересует, все равно пролетарии. Но за внимание тронут».
Однако их встреча к рождеству не состоялась, несмотря на все усилия Вавилова по преодолению формалистики, хождения по коридорам советского полпредства. Времени для встречи оставалось все меньше, так как Николай Иванович должен был ехать во Францию, а потом в Эфиопию. Поездкой в Эфиопию (тогдашнюю Абиссинию) он «болел» давно. Считая, отсчитывая дни, он писал: «…Буду ждать тебя. Хоть два дня будем с тобой. А ты после этого посмотришь немного Италию…». И, в конце концов, телеграмма: «Отложи свой отъезд до весны». Разочарование, огорчение, усталость сквозят в его письме из Марселя 5 января 1927 года: «Море не спокойно. Я чувствую, предстоит нелегкое путешествие. 12 дней и ночей в лучшем случае. Но я не колеблюсь, дорогая. Это необходимо сделать по логике жизни. Это не является удовольствием, дорогая, поверь мне. От поездов, экспрессов и моря (я уже сделал, по крайней мере 25000 км) я получил постоянную головную боль». Но в то же время: «До черта нужно еще исследовать Средиземье. Буду пытаться это сделать».
Елена Ивановна понимает его. Живет письмами, ездит к Писареву, чтобы прочитать полученные им письма и открытки, в которых случались приписки: «Покажите это письмо Барулиной». Бывало, что ожидание сжимало голову обручем ужаса, неизвестности. Чего только стоили ей 44 дня, когда она не получала писем из Абиссинии. А ведь это была одна из самых опасных и трудных экспедиций. «Началась походная жизнь - караван, солдаты, клопы, словом, simple life… Но все это ничего, лишь бы сделать, что надо» - писал Вавилов. Организационная неразбериха, леность, тупость и пьянство караванщиков, о которых он расскажет потом, а его шутливые упоминания об опасностях, которые могли быть вполне реальными: «Надеюсь, если не съедят крокодилы при переправе через Нил…» или «Если где-нибудь в горной Абссинии директора не посадят на кол…». Она отслеживала его путь по карте: внутренняя Абиссиния - каменистое плато, рассеченное каньонами до тысячи и более метров глубины; узкая полоска Нила, на самом деле кишащего крокодилами. Она знала, правда, только по его рассказам, в которых он вряд ли говорил ей всю правду, сколько опасных троп пришлось преодолеть, побывать под саблями басмачей, рядом со львами и леопардами, фалангами и скорпионами, не раз попадать в дорожные происшествия, болеть малярией и лихорадкой. О, сколько всего можно передумать за 44 ночи безвестности! А сколько их еще впереди. «Как Агасфер, мотаюсь по Вселенной. О, если бы ты знала дорогая, как мне надоело мотаться…». Но она знала, что как бы ни было трудно и как бы он ни устал, остановить его невозможно. Впереди было еще множество поездок за рубеж и по стране, экспедиции в Азию и Америку и последняя - в 1940 году, в Западную Украину, разлучившая их навсегда.
А тогда, почти год спустя после расставания, они все-таки встретились в Италии, где она ждала его в отеле «Londra», на via Gaeta, 3, возвращавшегося из так не просто доставшейся ему Эфиопии. В Риме в ту пору был Международный конгресс по пшенице. Вавилов сделал на нем доклад, впоследствии удостоенный золотой медали. Но несмотря на конгресс, встречи, переговоры, посольский обед и прочие деловые и светские обязанности, они устроили себе настоящее свадебное путешествие. Ну и что, что через год после женитьбы. Они проехали всю Италию: Мессина, Палермо, Флоренция, Милан, Венеция, Помпеи… Поездка была упоительной - храмы, соборы, монастыри, музеи, галереи, каналы и гондольеры и, конечно же, библиотеки, университеты, фермы, поля, виноградники. Конечно, это было счастье - недолгое, но, наверное, такое же полное и яркое, как небо Италии.
Елена Ивановна возвращается из Италии одна, так как Вавилов добился-таки долгожданной визы в Испанию. Снова разлука на несколько месяцев. Она вновь поглощена работой с чечевицей: разбирает обширный коллекционный материал, собранный в экспедициях Вавилова в Афганистан, Средиземноморские страны, Эфиопию; выделяет разновидности и формы; обрабатывает результаты географических посевов. Ее по-прежнему интересуют проблемы происхождения, географии, систематики и генетики чечевицы, чтобы «портрет» культуры был полным и безупречным. К этому времени вышла брошюра Е.И. Барулиной «Чечевица» в серии «общедоступная библиотека», следом, в 1928 году, - «Чечевица Афганистана», в 1929 году - статья «Чечевица» в книге «Руководство по апробации селекционных сортов важнейших полевых культур». Параллельно Елена Ивановна ведет работу и по другим культурам, готовит статью «Межвидовые скрещивания некоторых пшениц». Начатая еще в студенческие годы работа по генетике и систематике пшеницы в 1933 выливается в статью «Сравнительное генетическое изучение разнохромосомных пшениц». Какое-то время Барулина проводит исследования по культуре риса.
В 1929 году была организована Академия сельскохозяйственных наук и избранный академиком Вавилов назначен ее президентом. Однако почти сразу после назначения, преодолев некоторое осуждение начальства и формальности, он отправляется в давно задуманную экспедицию в Азию: Северо-Западный Китай, Семиречье, Иссык-Куль, Заилийское Алатау, Алма-Ата, снова Китай, Дальний Восток, Япония, Корея, Тайвань. И опять шутливо о случившемся: об утонувшей прямо под ним лошади, о том, как медленно тащится караван, о спутнике, у которого оказался неожиданный норов, о нравах и обычаях, о китайских опийных трущобах, которые он посетил, и вскользь - о вполне возможных реалиях: «Буду надеяться, что в плен меня китайцы не возьмут и как-нибудь доберусь до Семиречья». И вновь бессонные ночи, ожидание. Хорошо, что она не знает всего, к примеру, об исследуемых им резервациях Тайваня, где сохранились аборигенные малайские племена, известные как «охотники за черепами»! А Вавилов стремится все дальше, не в силах остановиться. Об этом красноречиво свидетельствует письмо жене от 4 ноября 1929 года: «…Теперь уже дело ясное - мир надо видеть весь, во что бы то ни стало… Для дела надо видеть. Горизонты во всяком разе стали шире. Но еще шире горизонты неизведанного». «Надо, dear, видеть» - Вавилов писал год спустя из Америки. Послания порой почти телеграфные: «Кончил Аризону», «Мексику кончил», «Кончаю Гватемалу», но в большинстве писем он делится с женой впечатлениями, планами, размышляет о «философии бытия», о судьбах советского растениеводства, призванного сделать СССР «державой, которую надо признать».
В 1932 году Вавилову еще раз удалось посетить Америку, где для него оставались белые пятна. Он пишет Елене Ивановне: «Если все удастся - будет еще часть мира в порядок приведена». И много лет спустя после знакомства, после совместной жизни он называет ее «Прекрасная Леночка», «моя дорогая любимая Леночка», «my dear», «dear fair».
Пока Вавилов «приводил в порядок мир», постигая философию земледельческой культуры, Лена анализировала, систематизировала, писала. В 1930 году выходит книга Е.И. Барулиной «Чечевица СССР и других стран» - это одна из первых монографий, созданных по инициативе Вавилова и под его непосредственным руководством, - итог многолетнего кропотливого труда. В монографию были включены отдельные главы по французской чечевице и вике, засоряющей чечевицу. Знание нескольких иностранных языков, широкая эрудиция в области прикладной ботаники и селекции позволили Елене Ивановне в полном объеме дать обзор существующей в то время литературы. В работе приведено подробное описание чечевицы тех стран, где возделывают эту культуру, а также представлен огромный материал по использованию, площадям посевов в мире и России, значению чечевицы как экспортной культуры. На основании результатов географических посевов представлена схема наследственной изменчивости признаков растений чечевицы. Рассматриваются вопросы об основных очагах происхождения и местах вхождения чечевицы в культуру. Изучение обширного коллекционного материала из различных стран Европы и Азии позволило Барулиной сделать вывод о том, что Юго-Западная Азия - первичный центр происхождения чечевицы; здесь сосредоточено все разнообразие признаков мелкосемянных форм. Средиземноморье, где распространены крупно- и среднесемянные формы, является вторичным центром вхождения чечевицы в культуру.
Как всегда, работы Барулиной проникнуты идеологией Вавилова. Исследуя род Lens, она описывает его историю и географию, показывает насколько ярко проявляется закон гомологических рядов и наследственной изменчивости у представителей родов Lathyrus, Pisum, Vicia. В роде Lens Барулина впервые выделила 2 подвида и 58 разновидностей. Отдельные разделы посвящены генетике, анатомии и болезням растений чечевицы на самом современном для того времени уровне науки. Дано описание всех дикорастущих видов этой культуры.
В 1931 году Елена Ивановна перешла в лабораторию генетики, которой руководил Г.Д. Карпеченко. Совместно с Е.А. Домбровской она продолжает изучение генетики чечевицы. Они начинают проводить скрещивания чистых линий 32 разновидностей, принадлежащих к двум подвидам чечевицы. При этом было показано, что эндемичные формы из древних центров происхождения (Афганистан, Индия, Эфиопия) характеризуются в основном доминантными генами; формы, распространенные на периферии ареала возделывания (в основном страны Средиземноморья) несут рецессивные гены.
Г.Д.Карпеченко и Е.И.Барулина на экспериментальном участке отдела генетики ВИР в Детском Селе, 1930-е
В одном из писем к Г.Д. Карпеченко, который настаивал, чтобы Барулина занялась зерновыми, Вавилов пишет: «Елена Ивановна завалена работой с чечевицей. Из одной только Малой Азии пришло около 500 образцов и только к будущему году она сможет подойти к работе с хлебами. Во всяком случае, в первую очередь надо написать большую монографию по чечевице, она ведет генетическую работу, пишет рефераты для «Трудов», для «Разумтно генетике», «Ботаника эбстрактс».
Подробное и глубокое изучение чечевицы позволило Елене Ивановне в 1937 написать главу «Чечевица» в IV том книги «Культурная флора СССР», где представлена эколого-географическая классификация культурного вида L. culinaris. Это было развитием новой идеи Вавилова: агроному нужна не столько ботаническая, сколько агроэкологическая классификация, основанная на важнейших биологических и хозяйственных признаках культуры. В этой классификации он видел создание конкретного руководства для селекции. Изучив мировое разнообразие чечевицы, Барулина выделила шесть эколого-географических групп, соответствующих климатическим условиям ареалов: аравийско-абиссинская, афганская, индийская, передне-азиатская, средиземноморская, европейская. К последней группе относятся образцы из России, стран Европы, Северной Африки и Америки, которые на сегодняшний день составляют подавляющее большинство образцов коллекции чечевицы в ВИР. Елена Ивановна привела подробную характеристику по каждой группе, описала распространение и перспективы использования в селекции. До настоящего времени нет другой систематики по чечевице, и ученые всех стран используют монографию Е.И. Барулиной в своей работе.
Много внимания уделяла Елена Ивановна воспитанию сына Юрия. Еще до школы он был обучен чтению, началам письма и арифметики. Ей удалось записать его в одну из лучших ленинградских школ - первую образцовую. Она следила за кругом его чтения, рано подарила ему фотоаппарат, возила в путешествие по Волге, брала с собой в Крым, где лечилась в санатории, много времени проводила с ним в Пушкине.
Вавилов в Никитском ботаническом саду с женой и сыном Юрой. Ялта, 1933 год
С середины 30-х годов прошлого столетия начался новый бесславный период в жизни биологической науки страны, жизни ВИР и семьи Барулиной. От жены Николая Ивановича потребовалось подлинное мужество в эти годы оппозиции и беспощадной травли, завершившейся арестом Вавилова. Несмотря на давно сгущающуюся атмосферу, арест мужа оказался для нее полной неожиданностью. После ареста Николая Ивановича, Елена Ивановна, в сентябре 1940 года, обращается с письмом к академику А.Н. Крылову с просьбой «ходатайствовать перед правительством о скорейшем выяснении этого дела и освобождении Николая Ивановича». Она пишет: «печальная необходимость заставляет меня беспокоить Вас своим обращением и просить помочь мне в создавшемся чрезвычайно тяжелом положении. Арест моего мужа Н.И. Вавилова является для меня совершенно непонятным и, несомненно, есть результат какого-либо недоразумения или ложного клеветнического доноса».
Е.И. Барулина еще в 1939 году ушла из института в возрасте всего 44 лет. Мучавший ее с молодости полиартрит с возрастом стал невыносим. Да, и обстановка в ВИР в то время не способствовала творческому плодотворному труду. После ареста Вавилова большинство сотрудников ВИР прекратили контакты с ней, боясь преследований НКВД. Этот период одиночества и неизвестности был, наверное, самым страшным в ее жизни. В октябре 1940 года она ездила в Москву хлопотать об освобождении мужа и с огромным трудом попала на прием к прокурору СССР. Приведем отрывки из письма Елены Ивановны Главному прокурору СССР:
«Академик Николай Иванович Вавилов является крупнейшим специалистом по сельскому хозяйству в целом, по растениеводству и в особенности по селекции, известным не только в СССР, но и за границей. Одаренность, совершенно сверхъестественная работоспособность, настойчивость в разрешении поставленных перед собой задач, в соединении с необычайной эрудицией ставят его на большую высоту не только среди русских растениеводов, но и среди ученых зарубежных стран, признающих его превосходство и отдающих дань ему в сотнях писем, ежегодно получаемых им со всех концов света, с просьбой о консультации и помощи в научных исследованиях. Будучи неутомимым путешественником, бесстрашным исследователем, он изучил культурные растения четырех континентов… нередко с риском для жизни он проникал в труднодоступные районы, совершая географические подвиги, с единственной целью - добыть для наших селекционеров все, что могло иметь значение для нашего социалистического земледелия… …Всего им собрано свыше 200 000 образцов по главнейшим культурным растениям. Все эти сортовые богатства дали в руки селекционеров огромный капитал, которым не обладает ни одна страна в мире….
Прекрасный организатор, Н.И. Вавилов умел заставить своих сотрудников работать, он заражал их своим энтузиазмом, работоспособностью. До поздней ночи горели лампы в кабинетах института, шла упорная, всегда напряженная работа коллектива, охваченного одной общей идеей - дать Советскому Союзу лучший материал, который обеспечит борьбу за высокий урожай, освободит страну от импорта технического и лекарственного сырья, поднимет сельское хозяйство на недосягаемую высоту. Сам Н.И. Вавилов работал по 20 часов в сутки изо дня в день, из года в год, не пользуясь ни разу ни отпуском, ни домом отдыха, не оставляя своей творческой работы даже в поезде, в машине…
Разносторонние всеобъемлющие работы Н.И. Вавилова высоко поднимают знамя советской науки. Это - гигант в области мирового растениеводства. Каждый селекционер знает свою культуру, но Н.И. Вавилов знает все культуры. Благодаря своим громадным знаниям и опыту, благодаря своей исключительной преданности Стране Советов, он смело синтезирует работу армии советских селекционеров и участвует в великом строительстве, в организации социалистического земледелия. Недаром один из советских академиков, характеризуя Н.И. Вавилова, сказал о нем: «Я знаю Вавилова со студенческих лет, знаю Западную Европу и могу сказать, что равного Вавилову по эрудиции, по энергии, по сумме им сделанного, я не знаю в Европе и желать от отдельного лица чего-то большего, значит, предъявлять требования сверхчеловеческие, значит желать чудес».
После такого письма от нелепости содеянного не мог не содрогнуться лишь каменный колосс. Палачи Вавилова не содрогнулись. Ответа не последовало. Второй раз она приехала в Москву в марте 1941 года и встретилась с Сергеем Ивановичем, младшим братом Николая Ивановича, известным ученым-физиком. С.И. Вавилов очень тяжело переживал арест брата, обращался к президенту академии наук В.Л. Комарову, с которым они написали письмо Сталину. Все было тщетно.
В мае 1941 года Е.И. Барулину с сыном пригласила жена Г.Д. Карпеченко, арестованного в феврале, провести лето на даче ее отца в Подмосковье (этим же летом Карпеченко был расстрелян). Приглашение семьи опального академика этими мужественными людьми, по сути, спасло им жизнь. На даче в Ильинском их застала война и прямо оттуда в начале августа 1941 года они смогли эвакуироваться в родной для Елены Ивановны Саратов. Останься они в Ленинграде, неизвестно, что могло бы их ожидать: еще до войны Елену Ивановну могли сослать в ссылку как жену репрессированного, а во время войны вряд ли институт стал бы заниматься их эвакуацией; выжить же в блокадном Ленинграде она не смогла бы, так как была уже больным человеком.
Елена Барулина с сыном Юрой, 1941 год
В Саратов же вскоре был этапирован и Николай Иванович. Живя поблизости от мужа, Елена Ивановна ничего не знает о его судьбе, не знает, что он рядом в Саратове. Было трудно, голодно: Барулиной (инвалиду I группы) отказали в пенсии как жене «врага народа»; на продуктовые иждивенческие карточки выдавали 300 г черного хлеба на человека. И при всей трудности военного времени она отправляла продовольственные посылки для мужа в Москву. Поддерживал Елену Ивановну Сергей Иванович Вавилов, которому она писала из Саратова 7 декабря 1943 года: «Деньги от Вас получаем регулярно. Не нахожу слов, чтобы выразить Вам свою глубокую благодарность. Без Вашей помощи нам бы не просуществовать это время…». Однако еще трудней была полная неизвестность. Имя Николая Ивановича исчезает из науки, его не цитируют, на него не ссылаются. О том, что он умер в саратовской тюрьме, Елена Ивановна узнала только в 1944 году.
В 1945 году в Саратов приходит правительственная телеграмма, за подписью вице-президента академии наук Л.А. Орбели, предписывающая сыну Вавилова вместе с матерью выехать в Ленинград, который в ту пору был еще закрыт. Эта телеграмма, наделавшая переполох на тихой улочке Первомайская, конечно же, была организована С.И. Вавиловым, ставшим в июле 1945 года президентом Академии наук СССР. Сергей Иванович оказал большую помощь семье брата по возвращении в Ленинград: устроил с жильем, с перевозкой из старой квартиры части мебели, принадлежащей семье Н.И. Вавилова, помогал деньгами.
После войны Елена Ивановна не оставляет усилий по возвращению доброго имени своего мужа: она пишет письма, звонит, стучится порой в закрытые двери. До сих пор появляются свидетельства той неустанной борьбы. Но только по прошествии нескольких лет после смерти Сталина, изобличения Берия, обращения Елены Ивановны к генеральному прокурору с ходатайством о реабилитации Николая Ивановича, после многочисленных писем его друзей и соратников, обращения мировой научной общественности в 1955 году приходит извещение о реабилитации.
Елена Ивановна неустанно работала с наследием Н.Н. Вавилова: приводила в порядок его огромный архив, принимала участие как член редакционной комиссии в подготовке пятитомного издания «Избранных трудов» Николая Ивановича. При аресте были изъяты многие неопубликованные рукописи, но сохранилась ценнейшая рукопись фундаментального труда «Мировые ресурсы сортов хлебных злаков, зерновых бобовых, льна и их использование в селекции». Судьба этой рукописи особенно беспокоила Елену Ивановну. Благодаря ее неустанным хлопотам книга вышла в издательстве Академии наук в 1957 году.
Умерла Елена Ивановна в селе Болшево под Москвой 9 июля 1957 года, к сожалению, так и не дожив до триумфального, в масштабах всего Земного шара, возвращения Николаю Ивановичу Вавилову его светлого имени, признания и славы. Возвращения теперь уже навсегда.
Возникновение вавиловской школы, появление первых учеников и первых соратников Николая Ивановича Вавилова связаны с непродолжительным, но очень плодотворным саратовским периодом его жизни. В 1917 г. он был приглашен на должность преподавателя основ частного земледелия и селекции на Высших сельскохозяйственных курсах Саратовского общества сельского хозяйства. Курсы были реорганизованы в мае 1918 г. в Сельскохозяйственный институт, который через несколько месяцев вошел в Саратовский университет как агрономический факультет последнего.
Одной из первых учениц и соратниц Вавилова была его будущая жена Елена Ивановна Барулина. Елена Ивановна родилась в Саратове 11 (23) июля 1895 г. в семье служащего. В 1913 г. она окончила там же Первую женскую гимназию с серебряной медалью, а в 1915 г. поступила на Высшие сельскохозяйственные курсы. Закончила в июле 1919 г. уже университет, получив звание ученого агронома, и по рекомендации Николая Ивановича была оставлена на два года при кафедре частного земледелия «для подготовки к научной и преподавательской деятельности».
С приездом Вавилова в Саратов там забурлила интересная, серьезная и кипучая жизнь во всех сферах сельскохозяйственной науки. Осенью 1917 г. Н. И. Вавилов, несмотря на большие трудности, организует посевы (до 1200 образцов) пшеницы, ржи и других культур и предлагает студентам принять участие в работе по селекции и изучению систематики растений этой богатой коллекции. Студенты получили для наблюдений и будущих своих дипломных работ определенные культуры. Студентке третьего курса Лене Барулиной были предложены для изучения чечевица и вика, а кроме того, Triticum vulgare var. ferrugineum Al.; последняя – как объект для детального выяснения ее расового состава. Период жизни Елены Ивановны, связанный с высшей школой, сыграл роль в ее становлении как будущего ученого вавиловской школы.
Елена Ивановна с самого начала студенческой жизни проявляла себя очень заинтересованным, пытливым, глубоко думающим, деятельным человеком. Она принимала участие во многих экспедициях по Юго-Востоку (под руководством Д. Е. Янишевского и Н. И. Вавилова). В числе немногих студентов вступает в члены вновь создаваемого Русского ботанического общества (сентябрь 1917 г.) и активно в нем работает.
Первая ее интересная работа – «О вике, засоряющей посевы чечевицы. (К вопросу о мимикрии у растений)» – была доложена Еленой Ивановной в июне 1920 г. на III Всероссийском съезде по селекции и семеноводству в Саратове. Кроме того, она подготовила раздел, посвященный дыням, в книге Н. И. Вавилова «Полевые культуры Юго-Востока» (1922).
В сентябре 1920 г. был окончательно решен вопрос о переезде Николая Ивановича в Петроград. Из Петрограда он пишет Е. И. Барулиной письма, в которых делится своими впечатлениями, сомнениями, радостями: «Вопрос о Петрограде решен определенно. Никаких колебаний относительно переезда у меня нет после всего, что выяснилось теперь в течение наших дней пребывания здесь. Определенность решению дало Царское Село, откуда мы только что вернулись». И далее: «Конечно, много и без числа трудностей. Если бы ты, Леночка, представила, как трудно перевозить Отдел с Васильевского острова во дворец» И в следующем письме к Елене Ивановне: «Милый друг, мне страшно, что я не справлюсь со всем... Но боязнь не за самого себя, а за учреждение, за сотрудников. Дело не только в том, чтобы направить продуктивную работу, что я смогу, а в том, чтобы устроить личную жизнь многих». Речь идет о сотрудниках, пожелавших перебраться в Петроград и продолжить работу, начатую с Николаем Ивановичем. Первая группа в 10 человек переехала в марте 1921 г. Е. И. Барулина и А. И. Мордвинкина были оставлены в Саратовском университете до 24 мая 1921 г.
Николай Иванович доволен работой своей ученицы. В 1922 г. создается отдел бобовых культур. Возглавить отдел было поручено Е. И. Барулиной и В. С. Муратовой. В апреле 1923 г. на должность заведующего отделом был приглашен JI. И. Говоров.
В 1923 г. началась организация серии опытных посевов в различных точках Советского Союза, позднее названных «географическими посевами». Елена Ивановна активно участвует в этой работе в Крыму и в заповеднике Аскания-Нова. В Крыму она одновременно изучает распространение однозернянки. В 1924 г. Елена Ивановна проводит географические посевы в Грузии в Тифлисском ботаническом саду и обследует полевые культуры Восточной Грузии и Армении. В 1925 г. посещает Степную опытную станцию, где наблюдает за посевами, а в 1926 г. – Украинское отделение ВИР.
Для ознакомления с деятельностью зарубежных растениеводов и генетиков Елену Ивановну командируют в 1925 г. в Германию, а в 1927 г. – в Италию, где она, кроме того, собирает материалы для институтских коллекций.
Но по-прежнему основные ее интересы связаны с чечевицей и пшеницей. Особенно ее интересуют проблемы происхождения, географии, систематики, генетики и агрономии чечевицы. Экспериментальная работа проводилась кроме Ленинграда на ряде опытных станций ВИР. Результатом этих исследований явились научно-популярная книга «Чечевица» (1926), статья «Чечевица Афганистана» (1928), глава в «Руководстве по апробации селекционных сортов важнейших полевых культур» (1929) и фундаментальная монография «Чечевица СССР и других стран» (1930).
25 февраля 1939 г. Елена Ивановна вышла на пенсию по инвалидности, но связь ее с институтом не прервалась!
Быть женой директора института – тяжелое испытание для его сотрудницы. От нее требуется большой такт, врожденная чуткость и главное – настоящая любовь и полное понимание всех сложностей, которые могут возникнуть от любого ее неосторожного поступка. Елена Ивановна, бывшая много лет верной спутницей Николая Ивановича, его помощницей и советчицей, была безупречна. Об этом свидетельствуют и отзывы сослуживцев, и многочисленные письма Николая Ивановича, проникнутые любовью и вниманием. Это письма-отчеты о своей работе, в них он делится планами, успехами, сомнениями. Но была еще одна сторона их взаимоотношений: от жены Николая Ивановича требовалось подлинное мужество в трудные годы беспощадной травли, завершившейся арестом. Хотя обстановка все время ухудшалась, жить без надежды было нельзя, и августовская катастрофа все равно оказалась для нее неожиданной. Начался мучительный период полной неизвестности. Елена Ивановна уехала в Москву, потом эвакуировалась в родной Саратов, куда почти одновременно этапировали Николая Ивановича.
Убийцам было мало физической смерти великого ученого, надо было вырвать его имя из истории науки, заставить забыть о нем. Его теперь не только не цитируют и на него не ссылаются, с ним даже не полемизируют, его как бы не было вовсе. Елене Ивановне остается только горькая радость, когда она видит, что все-таки мужественным друзьям Вавилова – Л. С. Бергу, С. Ю. Липшицу, Ф. X. Бахтееву – удается в своих публикациях упомянуть его имя. В 1948 г. новый удар – августовский шабаш лысенковцев. Хотя и здесь Николая Ивановича не упоминают ни разу, Елене Ивановне понятно, что погибший враг все еще страшен организаторам, надеющимся, что теперь-то наконец с Н. И. Вавиловым покончено навсегда.
К счастью, они просчитались. Память о таком человеке уничтожить не может никто: он вошел в историю человечества навеки.
Умирает Сталин, исчезает Берия, люди подымают головы. Елена Ивановна обращается к Генеральному прокурору с ходатайством о реабилитации Николая Ивановича, об этом же пишут его друзья и соратники. Наконец приходит извещение: «за отсутствием состава преступления» на всем прошлом ставится крест. Начинается вторая жизнь Вавилова – бессмертная.
Елене Ивановне, очень больной женщине, надо завершить кропотливую и очень нужную работу – приведение в порядок огромного вавиловского архива. Она принимает также деятельное участие в подготовке издания «Избранных трудов» Николая Ивановича как член редакционной коллегии. При аресте Вавилова были изъяты многие неопубликованные рукописи, бесследно исчезнувшие на Лубянке. Сохранилась, однако, ценнейшая рукопись фундаментального труда «Мировые ресурсы сортов хлебных злаков, зерновых бобовых, льна и их использование в селекции: Опыт агроэкологического обозрения важнейших полевых культур». Эта проблема была одной из тех, которым Н. И. Вавилов придавал особенное значение в последние годы, а следователи упорно считали вредительством предпринятые им исследования, якобы не имевшие практического значения. Судьба рукописи особо беспокоила Елену Ивановну, судя по письмам, сохранившимся в архиве института. Книга вышла в Издательстве АН СССР в 1957.
Все, кто имел счастье общаться с Еленой Ивановной, вспоминают ее как необыкновенно цельного человека, скромного, доброжелательного и мужественного. Она до конца своей жизни была предана делу, избранному еще в молодости. Отдавая ему всю себя, она хотела видеть у своих помощников и учеников такое же отношение и воспитывала его личным примером. Не считаясь со временем, помогала им всем, чем могла.
1.О вике, засоряющей посевы чечевицы. (К вопросу о мимикрии у растений) / Е. И. Барулина // Тр. Всерос. съезда по селекции и семеноводству. Саратов, 1920. Вып. 1. С. 15–16.
2.Опыт систематического изучения расового состава в пределах одной разновидности мягкой пшеницы (Triticum vulgare var. ferrugineum Al.) / Е. Барулина // Тр. по прикл. ботанике и селекции.
Пг.: ГИОА, 1923. Т. 13, вып. 1. С. 259–367 + [4] отд. л. рис.
3. О засорении хлебов однозернянкой в Крыму / Е. И. Барулина // Никитский сад и специальные культуры южного берега Крыма. М. : Новая деревня, 1925. С. 163–165.
(Записки Никитского ботан. сада / НКЗ РСФСР; т. 8).
4. Полевые культуры Джавахетии (Восточной Грузии) / Е. Барулина // Тр. по прикл. ботанике и селекции. Л. : ВИПБиНК, ГИОА, 1926. Т. 16, вып. 3. С. 151–170 + [1] отд. л. карт.
5. Чечевица / Е. Барулина. Л., 1926. 21, [2] с. (Сер. «Общедоступ. б-ка» / Всесоюз. ин-т прикл. ботаники и новых культур).
6. Чечевица Афганистана / Е. Барулина // Тр. по прикл. ботанике, генетике и селекции. Л. : ВИПБиНК, ГИОА, 1928. Т. 19, вып. 2. С. 23–48.
7. Чечевица СССР и других стран: ботанико-агрономическая монография = [Lentils of the USSR and of other countries: a botanic-agronomical monograph] / Е. И. Барулина; сост. гл. 15 «Анатомия чечевицы»
О. М. Введенская. Л. : ИПБиНК, 1930. 319 с. + [3] отд. л. цв. табл. (Прил. 40-е к «Тр. по прикл. ботанике, генетике и селекции» / ВАСХНИЛ, Ин-т прикл. ботаники и новых культур).
8. Сравнительно-генетическое изучение видов Triticum / Е. Барулина // Тр. по прикл. ботанике, генетике и селекции. Сер. 2, Генетика, селекция и цитология растений. Л. : ВИР, 1933. № 5. С. 127–165.
9. Генетическая дифференциация географических рас. I. Чечевица – Lens esculenta Моеnсh // Е. И. Барулина, Е. А. Домбровская // Там же. 1937. № 7: Сб. работ лаб. генетики Всесоюз. ин-та растениеводства. С. 277–338.
10.Чечевица / Е. И. Барулина // Культурная флора СССР / Наркомзем СССР, ВАСХНИЛ, Всесоюз. ин-т растениеводства. М. ; Л., 1937. Т. 4: Зерновые бобовые культуры. С. 127–167.
Аннотация:Даётся описание ценных документ о виз архива саратовских селекционеров Г.К. Мейстера, его дочери Н.Г. Мейстер и её мужа Н.А. Тюмякова, пополнивших «Вавиловскую» коллекцию Саратовского областного музея краеведения (СОМК).
Ключевые слова: воспоминания, Н.И. Вавилов, Е.И. Барулина, письма, «Чечевица», неопубликованное практическое пособие
Annotation:The paper provides a description of some valuable documents supplemented to “the Vavilov collection” at the Saratov Regional Museum of Local Lore. Those come from the archives of the Saratov plant breeders: G.K. Meister, his daughter N.G. Meister and her husband N.A. Tyumyakov.
Keywords: memories, N.I. Vavilov, E.I. Barulina, letters, Lentil, unpublished practical guide
Фрагменты письма
Летом 2019 года внучкой Г.К. Мейстера, М.А. Шухтиной, в СОМК была передана часть архива семьи саратовских учёных-селекционеров Г.К. Мейстера, его дочери, Н.Г. Мейстер, и её мужа, Н.А. Тюмякова, работавших на Саратовской областной сельскохозяйственной опытной станции (затем Институт по изучению засухи, Всесоюзный институт зернового хозяйства, Институт зернового хозяйства Юго-Востока СССР, ныне НИИ сельского хозяйства Юго-Востока).
Среди полученных материалов были обнаружены машинописные тексты воспоминаний о Н.И. Вавилове его учеников «саратовской школы», соратников и последователей Н.А. Тюмяковаи К.Г. Прозоровой; воспоминания К.Г. Прозоровой о Е.И. Барулиной-Вавиловой, её подруге в годы обучения на Саратовских высших сельскохозяйственных курсах (в 1919-1922 гг. агрофак Саратовского университета), в последующем коллеге по Государственному институту опытной агрономии (ГИОА) и Всесоюзному институту прикладной ботаники и новых культур (ВИПБиНК) в Петрограде-Ленинграде; два письма 1956 года Е.И. Барулиной Н.А. Тюмякову в Саратов, отдельный оттиск её работы «Чечевица» с дарственной надписью сестре; три тетради Н.А. Тюмякова 1922 г. с его экслибрисом, содержащие переписанные его рукой данные по определению полевых культур из неопубликованного рукописного практического пособия, разработанного Н.И. Вавиловым в саратовские годы.
Тюмяков Николай Ананьевич (1898-1977) в начале 1920-х гг. был студентом агрономического факультета Саратовского университета, слушал лекции Н.И. Вавилова, посещал практические занятия по разработанному им курсу «Частное земледелие и селекция»,. В 1923-1934 гг. .Н.А. Тюмяков работал на Саратовской областной сельскохозяйственной опытной станции. Вместе с Н.Г. Мейстер под руководством Г.К. Мейстераони были создателями оригинальной методики получения межродовых ржано-пшеничных гибридов. В 1927 г. он защитил дипломную работу на две темы: «Приемы использования ржано-пшеничных гибридов для селекционной работы и некоторые новые явления, наблюдаемые у гибридов 2-ой генерации» и «Первое поколение ржано-пшеничных гибридов прямого и реципрокного скрещиваний». Обе работы в силу их практической значимости были опубликованы в «Журнале опытной агрономии Юго-Востока» [1, с. 87–97].
В 1929 г. Н.А. Тюмяков выступил с докладом о получении гибридов на Всесоюзном съезде по селекции, семеноводству и племенному животноводству в Ленинграде. В 1930-е гг. Н.А. Тюмяков учился в аспирантуре и проходил стажировку в цитологической лаборатории Всесоюзного института растениеводства (ВИР), директором которого был Н.И. Вавилов; создал подобную лабораторию в Саратове. Он неоднократно останавливался и даже жилу Вавиловых в Ленинграде, был соратником, единомышленником и последователем Н.И. Вавилова, впоследствии страстным пропагандистом его научного наследия [2, с. 527-531].
«Воспоминания об академике Николае Ивановиче Вавилове»[3]были написаны профессором Н.А. Тюмяковым в 1965 г. и предназначались к публикации в готовящемся втором издании сборника «Рядом с Н.И. Вавиловым» в 1973 г., но по непонятной причине они опубликованы не были, хотя содержат неизвестные и любопытные факты о жизни и деятельности Н.И. Вавилова в Саратове.
Н.А. Тюмяков пишет, что на его его «жизненном пути выпало громаднейшее счастье, - в период времени с осени 1919 года и по первую половину 1940 года, т.е. на протяжении 21 года, - лично знать гиганта и гордость отечественной науки, - Н.И. Вавилова» [3, с. 1]Лекции Н.И. Вавилова по выражению Тюмякова, - это «своего рода праздники для студенчества».Практические занятия по курсу, которые также разработал и вёл Вавилов, как и лекции, были «продуманно и образцово поставлены» и дали будущим агрономам «обширные знания по систематике, морфологии, биологии и агротехнике подавляюще большей части полевых с.-х. культур» [3, с. 4]
Характеризуя трудности, с которыми в постреволюционный период сталкивалось всё население страны (Гражданская война, небывалая засуха в Поволжье, приведшая к полной гибели посевов и полному неурожаю всех полевых культур, нехватка «продовольствия, одежды, обуви, топлива, мыла… и так далее вплоть до соли, спичек и прочих элементарно простых, но жизненно необходимых предметов» ) Тюмяков отмечает ещё и «почти полное отсутствие в продаже книг, а тем более учебников, карандашей, перьев, чернил и особенно бумаги». В библиотеке учебники на руки не выдавались. Чтение учебника осуществлялось «по строгой очереди», а записи велись в самодельных тетрадях, сделанных из афиш цирка, кино или театра [3, с. 5-6].
Н.А. Тюмяков свидетельствует также, что в помощь студентам Вавиловым было подготовлено практическое руководство, но «этот прекраснейший труд», «очевидно из-за недостатка бумаги в то время, так и не был опубликован» Часть руководства, служившую «ключом» для определения полевых культурных растений, Тюмяков переписал сначала в самодельную тетрадь, а потом вторично «с возможной тщательностью», «вплоть до применения линейки и рейсфедера», «в общем объёме 59 страниц обычной школьной тетради » и сохранил «как реликвию» [3, с. 6;4]
В начале Великой Отечественной войны Елена Ивановна с сыном, благодаря хлопотам брата, профессора Н.И. Барулина, были отправлены в Саратов, где проживали все военные годы в родительском доме по адресу: ул. Первомайская, 152 (ныне снесён). Они приехали практически без вещей, в саратовские годы их поддержали и помогли Н.Г. Мейстер, подруга Елены Ивановны по Высшим сельскохозяйственным курсам, и ее муж, Н.А. Тюмяков. Былапопытка с их стороны устроить Елену Ивановну на работу в Институт зернового хозяйства, но безрезультатно. Её, доктора биологических и сельскохозяйственных наук, несмотря на высокий научный статус, на работу не приняли, поскольку она была женой «врага народа». Жили они с сыном на иждивенческие карточки (300 г черного хлеба на человека) и выжили во многом благодаря финансовой поддержке академика С.И. Вавилова, родного брата Николая Ивановича.
Ю.Н. Вавилов в книге «В долгом поиске» ,посвящённой матери, пишет, что, когда в 1945 г. был получен вызов от вице-президента Академии наук СССР Л.А. Орбели, в котором ему, подростку, в качестве сотрудника Академии надлежало«выехать к месту работы в Ленинград вместе с матерью Е.И. Барулиной», то приобрёл билеты и «провожал их на поезд Николай Ананьевич Тюмяков, саратовский учёный, профессор-растениевод»[5, с.24].
После реабилитации Н.И. Вавилова в 1955 г. Е.И. Барулина включилась в работу по сохранению научного наследия мужа, подготовке к изданию неопубликованных ранее трудов, сбору воспоминаний о нём. В основном об этом она пишет в письмах Н.А. Тюмякову от 6 ноября и 26 декабря 1956 г . В первом письме она с печалью сообщает, что собрать все письма «и притом заграничную переписку Н.И.» для неё невозможно, что «и притом заграничную переписку Н.И.» для неё невозможно, что «вся обширная деловая иностранная переписка Н.И. оставалась в ВИРе», что «часть писем оттуда уже пропала осенью 1940 года», «что точно не может узнать, как обстоит дело с архивом ВИРа вообще», «что ценнейшие карты – материалы отдела географии – почти все пропали во время войны»[[6, с. 3].
Сообщает, что с ВИРом ей «иметь дело до сих пор ещё очень трудно», поскольку «из старых сотрудников Н.И. остались единицы», с которыми она может говорить о его «делах». «Имя его по-прежнему упоминается только когда бывают иностранные делегации. Директор Жуковский находится между двух огней». Сообщает также, что «убедилась на практике» что издание работ Н.И. Вавилова и его переписки - «вопрос чрезвычайно трудный». «Чтобы что-нибудь продвинуть, нужно иметь людей с большой энергией, инициативой и волей, а из знавших Н.И. многих уже нет – Прянишникова, Берга и др.…»[6, с. 3,4].
Пишет также, что издание работы Вавилова «Мировые ресурсы…»(«Мировые ресурсы сортов хлебных злаков, зерновых бобовых, льна и их использование в селекции» - Авт.), намеченное на конец 1956 г., задерживается; выражает сомнение по поводу издания в 1957 г. сборника, посвящённого памяти Николая Ивановича. Этот сборник был задуман к 70 -летию Вавилова директором Ботанического института имени В.Л. Комарова АН СССРП.А. Барановым. Тем не менее она просит Тюмякова «вместе с Ниной» (Н.Г. Мейстер, его женой, – Авт.) написать «хотя бы кратко воспоминания о Н.И.» [6, с. 4,5].
Из письма узнаём, что Елена Ивановна хочет обратиться и к Н.В. Цицину с просьбой написать о Н.И. Вавилове. Считает, что нелишним будет и обращение к нему Тюмякова, при этом просит «никоим образом не напоминать ему о том, как он в 1940 году отнёсся к её просьбе о Н.И.». «То было другое время». «Теперь же он подписал без возражений отзыв об издаваемой работе Н.И.» [6, с. 6]. Во втором коротком письме от 26.12.56 г.[7] Елена Ивановна сообщает главную новость, что она занята «с корректурой работы Николая Ивановича» («Мировые ресурсы…»– Авт.), которая «выйдет, наверное, в 1-ом квартале 1957 г.[7, с. 1,2].
Воспоминания Прозоровой Клавдии Григорьевны (1894-1980) о Н.И. Вавилове были написаны в 1966 г. и опубликованы во втором издании сборника «Рядом с Н.И. Вавиловым», но, как выяснилось, неполностью. Опубликованный вариант воспоминаний заканчивался 1929 годом, когда К.Г. Прозорова вынуждена была уехать из Ленинграда из-за болезни сына. В полученном машинописном тексте «Воспоминаний»[8] выявились интересные факты о жизни и деятельности К.Г. Прозоровой, в том числе о её последней встрече с Н.И. Вавиловым в 1939 г., незадолго до его ареста.
Cюрпризом явились страницы с воспоминаниями и о Е.И. Барулиной. Дело в том, что в переданной ею в 1977 г. в музей автобиографии[9] значилось 5 приложений, четыре из них имелись в наличии (личный листок по учёту кадров, общественные нагрузки, перечень опубликованных работ, награды), а вот «Приложение № 5. Воспоминание о Е.И. Барулиной», отсутствовало. И вот, спустя 45 лет, музей обрёл этот документ.
В 1916 г. К.Г. Прозорова, окончив 3-й курс, вынуждена была прервать обучение и поступить на работу заведующей Сердобским казённым лесным питомником. В 1917-1918 гг. она работала «платной практиканткой» в селекционном отделе Саратовской областной сельскохозяйственной опытной станции в группе селекции проса под руководством Б.М. Арнольда [9, с. 3; Приложение 1; 10, с. 62]
В течение 13 лет ей «посчастливилось учиться и работать» сначала в Саратове, затем в Петрограде-Ленинграде под руководством Н.И. Вавилова. Она, как и другие старшекурсницы, в 1917 г. слушала его вступительную лекцию «Современные задачи сельскохозяйственного растениеводства», которая произвела на неё, как и на всех присутствующих, сильное впечатление. Однако, работая на опытной станции, лекций и практических занятий по курсу частного земледелия, которые вёл Н.И. Вавилов, не посещала, поэтому поначалу с ним лично знакома не была.
Н.И. Вавилов часто приезжал на опытную станцию и однажды посетил коллекционный питомник проса, где она проводила фенологические наблюдения. Этот день ей запомнился «в мельчайших деталях». Они познакомились, Николай Иванович предложил включить в работу селекционного отдела станции его материалы не только по просу (обыкновенному и итальянскому), но и по сорго. Он предложил ей также работать научным сотрудником на его кафедре частного земледелия и селекции, а с весны 1918 г. по совместительству техником в Отделе прикладной ботаники и селекции [10, c. 63].
В 1918-1920-е гг. она вместе с сотрудниками кафедры частного земледелия и селекции и студентами-дипломниками включилась в работу по изучению разновидностей озимой мягкой пшеницы Tríticumvulgare на учебной ферме в Оппоково. К.Г. Прозорова изучала разновидность пшеницы var. albidum, а ещё зернобобовую культуру нут, турецкий или бараний горох (род Cicer).
«В результате 3-летней напряжённой, часто очень кропотливой, коллективной работы при сопоставлении наших отчётов получился отрадный результат: 1. полное тождество разновидностных признаков у различных видов пшеницы. 2. многочисленные расы, в пределах различных разновидностей одного и того же вида пшениц, выявили ещё детальные тождества рядов изменчивости в морфологических и физиологических признаках. 3. состав признаков различающих форм ржи оказался до деталей тождественным расам и разновидностям пшеницы. 4. полный параллелизм в рядах наследственной изменчивости выявлен также в семействах бобовых, крестоцветных, паслёновых, тыквенных и др. 5. Всё это явилось большим открытием, имеющим практическое значение в биологии.«…Николай Иванович на основании этих экспериментальных данных смог сформулировать свой поистине бессмертный «Закон гомологических рядов в наследственной изменчивости», впервые доложенный им в Саратове в июне 1920 года на III Всероссийском съезде по селекции и семеноводству»[8, c. 9].[8, c. 9].
К.Г. Прозорова упоминает и об организованной Н.И. Вавиловым вскоре после съезда экспедиции по четырем губерниям Юго-Востока России (Саратовской, Царицынской, Астраханской и Самарской), результатом которой явилась книга «Полевые культуры Юго-Востока»[11]. Книга была подарена ей автором с его автографом. «Приятно было увидеть», - пишет она, «что в книге он упомянул всех кто участвовал в сборе и обработке материалов» [8, с. 10а, 11].
К.Г. Прозорова была в числе саратовского отряда молодых последователей Н.И. Вавилова, уехавших с ним в Петроград в 1921 г., хотя имела возможность остаться в Саратове в качестве заведующей секцией проса в селекционном отделе саратовской опытной станции.
Жизнь в Петрограде в 1921-1922 гг. была нелёгкой, «на продукты питания всё ещё существовала карточная система», а в Саратовской губернии разразился невиданный голод. Н.И. Вавилов вместе с А.А. Ячевским, заведующим отделом микологии и фитопатологии СХУК, в эти годы по приглашению Американского фитопатологического общества был участником Международного конгресса по болезням хлебов в США, в Северной Дакоте. Кроме того, по поручению Наркомзема в качестве научного консультанта принял участие в переговорах о поставках зерна в Россию, поскольку семенной фонд в нашей стране из-за голода был исчерпан[8, с. 13].
В результате этой командировки из Америки, по свидетельству К.Г. Прозоровой, «наряду с посылкой посевного материала для Юго-Востока, пострадавшего от засухи», им было привезено «большое количество образцов семян и книг в отдел прикладной ботаники (книги представляли исключительный интерес в силу отрыва России от зарубежного мира в период первой мировой войны и последующей блокады)».А ещё Н.И. Вавилов «выслал каждому из нас в подарок по линии АРА кукурузную муку, сгущённое молоко, фасоль и шоколад в порошке, упакованные в специальные ведёрки» Николай Иванович порадовал К.Г. Прозорову ещё и тем, что нашёл для неё ценную книгу о нуте, сообщив об этом в открытке[8, с. 14].
Н.И. Вавилов оказал содействие улучшению её материального положения. Как и некоторых других своих питомцев, устроил её по совместительству лаборантом на кафедру частного земледелия и селекции агрофака Петроградского агрономического института (впоследствии Ленинградский сельскохозяйственный институт), где стал преподавать селекцию и сортоведение. Там же она восстановилась для продолжения обучения и завершила высшее образование.
К.Г. Прозорова неоднократно отмечает «дух творчества» и «неиссякаемую или неутомимую энергию» Н.И. Вавилова. «Рабочие столы и записи в них не запирались, так как Николаю Ивановичу в любое время дня и ночи мог понадобиться тот или другой материал». Коллеги называли его «неутомимым тружеником». «Мы часто задавали вопрос, когда Николай Иванович отдыхает? С утра у него лекции, днём посетители, доклады, заседания, совещания, вызовы, вечером с 8-ми часов и до 12 часов наше время - приём своих сотрудников».
«Отдел, кабинет директора – моя квартира», - отвечал он шутя. «Я отдыхаю, вернее дремлю чаще в кресле, реже сплю на диване», - говорил он. «Чтобы не чувствовать усталость, я переключаюсь от текущих деловых вопросов на беллетристику». «Перемену душевного состояния у Н.И. легко можно было прочесть на его лице, в его глазах, но голоса он никогда не повышал»[8, с. 17, 18].
После отъезда из Ленинграда до 1939 г. К.Г. Прозорова работала в Саратове в селекционном отделе Института по изучению засухи (в 1930 г. Всесоюзный институт зернового хозяйства, ВИЗХ), в Нижневолжском управлении гидрометеорологической службы и на Краснокутской государственной опытной и селекционной станции. В 1939 г. переехала из Саратова в дачный посёлок Быково, что в 35 км от Москвы. «Узнав, что Н.И. Вавилов в Москве, -пишет она, - я решила навестить его. Он тепло меня встретил, с интересом выслушал, не забыл справиться о здоровье сына, тёзки и почти ровесника его сына Юрия. Провожая подарил пакет апельсинов. Это был день, когда я видела его в последний раз»[8, с. 19].
В 1939-1940 гг. К.Г. Прозорова была ответственным исполнителем секретариата Президиума ВАСХНИЛ; с 9 июля 1940 г. по 22 июля 1941 г. работала на Всесоюзной сельскохозяйственной выставке (ВСХВ) в отделе экспонатных посевов Управления растениеводства по разделу работ академика Н.В. Цицина, который был директором выставки. Здесь она узнала об аресте Н.И. Вавилова под Черновцами 6 августа 1940 г. во время экспедиции учёного в Западную Украину.
Е.И. Барулину К.Г. Прозорова впервые увидела на открытии Саратовских высших сельскохозяйственных курсов. «Это была студентка среднего роста, худая с правильными чертами лица, шатенка с голубыми глазами. Держалась она как-то замкнуто, за годы студенчества…ни с кем близко не дружила, имела твёрдый, волевой характер. Она была большая умница и серьёзная студентка»[8, с. 20].
Обладая качествами целеустремлённой личности, трудолюбием и работоспособностью, Е.И. Барулина «одной из первых выполнила дипломную работу и окончила Сельскохозяйственные курсы в 1919 году». Н.И. Вавилов довольно быстро выделил её из студенческой среды. Вместе с другими дипломниками по его поручению она занималась исследованием расового состава у разновидности озимой мягкой пшеницы var. ferrugineum (безостая, красноколосая, гладкая, краснозёрная).
В результате «тщательного анализа ею было выделено 40 расовых признаков из 45 должных быть по аналогии с другими разновидностями. При этом учитывался весь комплекс морфолого-экологических и биологических признаков, начиная от всходов до полного созревания» [8, с. 21]. Эта работа была опубликована в Известиях агрономического факультета Саратовского университета.
Е.И. Барулина была участницей III Всероссийского съезда по селекции и семеноводству, на котором выступила с докладом «О вике, засоряющей посевы чечевицы» [8, с. 21; 12, с.15-16]. В Саратове Е.И. Барулина по заданию Н.И. Вавилова «со свойственной ей тщательностью» выполнила ещё одну сложную, весьма трудоёмкую и кропотливую работу «К вопросу о перезимовке озимей» [13, с.1-16]. В течение 1918-1920 гг. ею было проведено изучение 52 сортов пшеницы «русских, западноевропейских и оригинальных форм, вывезенных Н.И. Вавиловым в 1916 году из Персии»[8, с. 22-23]
При переезде в Петроград Е.И. Барулина, «как и все мы», - пишет К.Г. Прозорова, - «мужественно переносила ряд трудностей того периода жизни»; в Детском Селе жила в маленькой комнате с большим окном и скромной обстановкой: «стол, несколько стульев и кровать». Позднее, чтобы не тратить время на переезды, снимала квартиру в городе. «Она много читала и быстро духовно росла» много реферировала иностранной научной литературы, проявляя особый интерес к генетике. Занимаясь в кружке по изучению английского языка, она первая в совершенстве овладела языком и вместе с Н.И. Вавиловым давала пояснения на английском приезжавшим иностранным учёным [8, с. 23-24].
В ленинградский период жизни Е.И. Барулина продолжила начатую в Саратове работу по изучению чечевицы и вики, стала известным ученым в области генетических ресурсов растений, монографом рода Чечевица (Lens Mill.). К.Г. Прозорова перечисляет следующие научные работы Е.И. Барулиной по чечевице: «Чечевица Афганистана» (1928), «К ботанико-географическому изучению возделываемой чечевицы» (1929), «Чечевица СССР и других стран. Ботанико-агрономическая монография» (1930). Её работа «Чечевица» была опубликована также в «Руководстве по апробации селекционных сортов важнейших полевых культур» (1928), которое неоднократно переиздавалось. Отдельный оттиск этой работы из «Руководства»1949 года поступил в музей [14]. М.А. Вишняковой, д.б.н. ВИРа, биографом Е.И. Барулиной, приведён полный список её трудов [15, с. 378-379]. Они не утратили своей научной и практической значимости по настоящий день.
The paper deals with description and analysis of the unique materials conveyed to the funds of the Saratov Regional Museum of Local Lore: genuine
workbooks authored by N.I. Vavilov — an extraordinary Russian biologist, a man of genius. These are represented by one writing book and eight
notebooks dating back to 1908–1918. The writing book and three notebooks were used for field records. One notebook bears the owner’s signature
on the cover, some notebooks are inscribed on the first pages and the others have no titling designations.
The workbooks comprise diverse information relevant to N.I. Vavilov’s educational, social-organizational and research activities.
The records are made with a lead pencil or ink, inclusive of those made in field conditions.
Two notebooks (1908 and 1909–1910) were filled by N.I. Vavilov during his studentship at the Moscow agricultural institute.
The contents of those records reveal his responsible attitude to the educative process. A considerable part of the records refers
to the excursions to Russia’s leading agricultural enterprises N.I. Vavilov undertook as a member of students groups.
Two notebooks (1911–1912 and 1912) were used by N.I. Vavilov while getting qualified for teaching. Those comprise certain results of his research
on plant immunity to infectious diseases. Still another notebook (1913–1914) contains some records made by N.I. Vavilov during the periods of
probation in major European countries: Germany, France, Britain, etc. Two notebooks (1916 and 1916) deal with preparation of N.I. Vavilov’s
expedition to Iran and with vegetation experiments at the Moscow plant-breeding station. The last two notebooks (1917–1918 and 1918) comprise
the data on the selection experiments made by N.I. Vavilov in Saratov.
Thus, the contents of the manuscripts written about a century ago make it possible to reveal some new aspects in N.I. Vavilov’s personality
formation as a researcher, science organizer and educator.
(1 Саратовский областной музей краеведения;2 Саратовский ГАУ имени Н.И. Вавилова)
Статья посвящена описанию и анализу уникальных материалов, поступивших в Вавиловскую коллекцию Саратовского областного музея краеведения: подлинных
рукописей и рабочих тетрадей, принадлежавших Н.И. Вавилову. Они представляют собой одну общую тетрадь и восемь записных книжек, относящихся к периоду
1908–1918 гг. Тетрадь и три записные книжки являются полевыми журналами. Одна записная книжка имеет именную подпись владельца на обложке, некоторые
подписаны на первой странице, несколько не имеют озаглавливающих подписей.
В рукописях содержится различная информация, касающаяся учебной, общественно-организационной и научно-исследовательской работы Н.И. Вавилова. Записи
сделаны простым карандашом и чернилами, в том числе в полевых условиях. Содержание записей позволяет проследить формирование личности Н.И. Вавилова — ученого,
организатора науки и педагога.
Ключевые слова: Н.И. Вавилов, рабочие тетради, Вавиловская коллекция Саратовского областного музея краеведения, Московский сельскохозяйственный институт,
Саратовские высшие сельскохозяйственные курсы, селекция, иммунитет растений к инфекционным заболеваниям, закон гомологических рядов.
Биографии академика Н.И. Вавилова, его огромному вкладу в отечественную и мировую сельскохозяйственную науку и биологию посвящено множество работ. Кроме того, исследователей привлекает
феномен личности Н.И. Вавилова — великого ученого, мыслителя и гуманиста]. Работы, посвященные этой теме, являются ценным вкладом в историю науки и имеют несомненную значимость для
воспитания молодого поколения.
В Саратовском областном музее краеведения с 1967 г. формируется коллекция материалов, посвященная жизни и деятельности Н.И. Вавилова в Москве, Саратове, Петербурге-Петрограде-Ленинграде,
его научным достижениям, трагической участи, а также сохранению памяти и увековечиванию имени гениального ученого. В год празднования 95-летия со дня открытия Н.И. Вавиловым в
Саратове закона гомологических рядов в наследственной изменчивости научная общественность получила бесценный подарок. Обнаружены подлинные рукописи Н.И. Вавилова, относящиеся к периоду
1908–1918 гг. Данные материалы представляют большой интерес, поскольку именно в это время происходит становление Н.И. Вавилова как выдающегося ученого-исследователя, мыслителя,
организатора науки и общественного деятеля. В этот период Н.И. Вавилов обучается в Московском СХИ, проходит научные стажировки, в том числе в европейских странах, ведет большую
научно-исследовательскую и экспедиционную работу. В короткий саратовский период (1917–1921 гг.) Н.И. Вавилов в полной мере проявляет свои недюжинные организаторские способности,
разворачивая в сложнейших условиях на опытных полях под Саратовом масштабные исследования по генетике и селекции сельскохозяйственных растений. Именно в саратовский период Н.И. Вавилов
завершает фундаментальную работу по иммунитету растений к инфекционным заболеваниям и подходит к открытию закона гомологических рядов в наследственной изменчивости.
Рис. 1. Страница записной книжки Н.И. Вавилова (1908 г.) с пробной печатью заведующего книжной лавочкой при кружке любителей естествознания МСХИ
Деньги были потрачены на оплату билетов, гостиниц, на хранение и оплату багажа, на оплату услуг носильщиков, извозчиков; отправку телеграмм А.Г. Дояренко, И.Н. Клингену
(агроном, главный управляющий имением в с. Брасово), «генералу» (по-видимому, в Хреновую), в Полтаву, Белую Церковь, Шатилово, в Киев; а также на покупку продуктов
(колбасы, хлеба, молока, кваса, пива, чая, сахара, воды) и «на чай» прислуге.
Имеется три списка. Первый список — из 8 человек, отказавшихся от какой- то субсидии, в их числе Дояренко. Второй список — из 24 человек, видимо, получивших возврат.
Напротив фамилий указаны небольшие суммы (21, 40, 70, 80 и 90 копеек), около которых стоит знак «+», в их числе фамилии
Вавилова и Е.С.(?) Сахаровой (возможно, имеется в виду Е.Н. Сахарова — будущая супруга Н.И. Вавилова). Третий список состоит из 19 человек, сделавших 14 июля «новый взнос по 5 руб.»
В числе других указаны фамилии Вавилова и Сахаровой.
В записной книжке содержатся записи, рассказывающие об опыте работы посещаемых экскурсантами опытных полей и заводов, например, о деятельности Одесского и Полтавского опытных полей;
описано полеводство и растениеводство в Брасовском и Дерюгинском имениях. Описывается Шатиловская опытная станция, «из казенных лучшая» (6-, 8-, 10-польные севообороты с использованием клевера).
Названы фамилии первых ее заведующих: Нефедов, Винер и Лебедянцев. Упоминаются другие казенные станции: «Костычевская» и Безенчукская.
В записях, рассказывающих о функционировании опытных полей, говорится в том числе о «системе Демчинского» в подготовке удобрений (торфа, навоза) и использовании их для повышения
урожайности сельскохозяйственных культур; вопросах мелиорации; способах уборки сена в дождливую погоду, сушке сена; селекционной работе, сортах зерновых культур; способах посева
и защиты посевов от воробьев; использовании специальных усовершенствованных сельскохозяйственных машин. Упоминаются сельскохозяйственные орудия, в основном иностранного производства:
комбинированная сеялка Фильверта и Дедины, рядовая сеялка «Росса», «самая лучшая и дешевая», разбросная сеялка Westfall, сеялка Hoffmeister, разбрасыватель навоза и сноповязалки Massey-Harris,
пресс Бемера, картофелесажалка Aspinwall, картофелекопалки (американская и немецкая), картофелепромывалка, клеверная молотилка, сеноворошилка, кембелевский каток, балансирующий плуг,
культиватор Клейн и другая техника.
Упоминаются расположенные в Брянской губернии Алтуховский древесно- массный завод в имении М.А. Романова (упоминается механизм — дефибрер, оборудование для размола, сортирования и обезвоживания бумажной массы),
лесопильный, спиртозавод, Локотский конезавод. Говорится также о выращивании сахарной свеклы, ржи, гречихи в Дерюгинском имении М.А. Романова.
Описывается работа по селекции сахарной свеклы в имениях П.Г. Харитоненко в Харьковской губернии. Говорится, что опытная станция, по-видимому, Ивановская, «высоко подняла» эту культуру,
что в 1905 г. она была закрыта, а в 1909 г., благодаря главному управляющему Жукову, снова начала функционировать. Отмечено, что цель станции — селекция свеклы и пшеницы, но проводились
опыты и с сортами овса. Описан севооборот. Упоминаются немецкий сорт сахарной свеклы (свекли- цы) — «Клейнванцлебен», названия различных механизмов: Сакковский
культиватор, паровой плуг, локомобиль (24 силы), а также украинский анатом и физиолог растений В.В. Колкунов.
Упоминаются также другие имения: Харитоненко в Пархомовке, Натальевке; у Харитоненко «всего 11 имений». Указывается площадь усадьбы, пахотных земель, под лесом, сенокосами, количество
рабочего скота — «в Пархомовке около 300 пар волов, лошадей — 160», машин и орудий. Описывается «экономическое управление» хозяйством: указываются расходы по содержанию лошадей, волов,
стоимость мелиоративных работ, ремонта, внесения навоза и удобрений, расходы на жалование и содержание рабочих и служащих, стоимость «свекловицы», накладные расходы и др.
Упоминается харьковский завод земледельческих машин Товарищества «М. Гельферих-Саде» (позднее моторостроительный завод «Серп и Молот», ныне снесенный). Записана фамилия Л.П. Русанова.
Экскурсанты побывали на селекционном опытном поле Харьковского общества сельского хозяйства, где «видели культуру сои, могара, Cicer (нут, бараний горох. — Прим. авт.), сорта кукурузы,
сорго, овса, 41 сорт ячменя». Также на станции демонстрировались испытания машин «Шильднерг» на утилизационном заводе, где из трупов животных производят «удобрительный тук» — мясокостный и рыбный.
Студенты Петровки посетили Хреновский конный завод в Воронежской губернии — центре разведения орловских рысаков (создан графом А.Г. Орловым-Чесменским в 1776 г.): «В заводе 700 лошадей».
На нем разводили русских рысистых лошадей (рысаки) и рабочих-тяжеловозов, выведенных в Бельгии, Франции, Шотландии, Великобритании (арден, брабансон, першерон, клейдесдаль, суффолк).
Говорится о кормлении лошадей, о «трудном уходе за жеребыми матками», их болезнях: «Часто бывают повальные выкидыши», о воспитании жеребят.
Приводится небольшая зарисовка «Вид степи в поле»: «Сероватый оттенок. Солнце парит. Сильный запах от травы. Растительность: преобладают Artemisia (лат. — полынь. — Прим. авт.], масса Achillea millefolium [тысячелистник обыкновенный],
много Cichorium intybus [цикорий обыкновенный], порядочно вероники, сильный запах от чабера, по степи много Althaea [Алтей]».
Упоминается Охотницский конный завод, основанный помещиком В.П. Охотниковым в 1837 г. Содержится информация об имении Чаплица неподалеку от Киева, разведении там бухарских и афганских каракулевых овец,
а также лошадей на местном конном заводе, основанном в 1867 г. («колыбель арденов»). Рассказывается об имении «Форос» в Крыму, упоминаются его владельцы А.С. Губкин, затем А.Г. Кузнецов, крупнейший
российский торговец чаем и фарфорозаводчик, и его племянник Г.К. Ушков. Говорится о разведении здесь лошадей (всего около 40 лошадей). «Задача
завода чисто спортивные цели», «метизация» лошадей, т.е. скрещивание американских рысаков с русскими, отмечаются их отличительные признаки. Упоминаются американский рысак «Пасс-Роза» и
русский рысак «Летун, 31 пуд, в 1902 г. взял Им. приз» (по-видимому, Императорский приз. — Прим. авт.]. Упоминается фамилия Блохина. Запись о горных лошадях-кабардинках приводится описание
этой породы и о том, что «есть идея получить метисов от американской и кабардинской породы».
Имеются другие записи, например: «Главный доход Губкина и Кузнецова — чай, 9 паев из 13 у Ушкова», «Люцерна на… сланцах хорошо развивается», «Много кобылок, цикадовых», «С гор стекает к вечеру ветер.
Табун лошадей с 4 час. дня (веч.) выгоняется на пастбище в горы». Встречаются латинские и русские названия разных древесных экзотов, которые, по всей видимости, произрастали в имении. Это Latania borbonica
(лат. — веерная пальма. — Прим. авт.) — «зимует», Opuntia (кактус опунция), Acer tatarica (клен татарский), Sequoia gigantea (секвойя гигантская), Bignonia stecium и B. grandiflora
(виды бигнонии), Prunus megalos (?), Gincgo biloba (гинкго двулопастный), Coiloruteria paniculata (видимо, Koelreutеria paniculata — лат. кельрейтерия метельчатая. — Прим. авт.) и
финиковая пальма. После перечня древесных культур крупными буквами сделана надпись «Выст. С.Х. 1905.».
В книжку вложены два широкоформатных негатива и фрагменты двух засушенных листьев. На одном из негативов изображены расположенные в ряд образцы сельхозтехники на конной тяге, на другом — фигуры двух людей в поле:
мужчины и женщины, одетых в пальто и головные уборы. Можно предположить, что фотографии относятся к 1910 г., когда Н.И. Вавилов вместе с невестой Е.Н. Сахаровой проходили агрономическую практику на Полтавском
опытном поле, а мужчина и женщина на снимке — они и есть. Один из листьев (фрагмент) принадлежит неустановленному злаку, заметно поражение грибным заболеванием (возможно, септориоз листьев); другой — лист яблони,
пораженный паршой.
Тетрадь третья (1911–1912 гг.?). В тетради имеются разрозненные записи, касающиеся научной работы Н.И. Вавилова в период подготовки к преподавательской деятельности, накопления научных
фактов, в том числе по иммунитету растений.
Несколько записей на русском и английском языках касаются механизма явлений иммунитета. «Из предыдущего изложения можно видеть, как сложны отношения хозяина и паразита. Теперь нам предстоит разобраться в
механизме этих взаимоотношений». «Еще de Ваur намекал, на то, что гифы привлекаются со стороны хозяев особыми химическими реагентами». Есть ссылки на высказывания В.А. Траншеля — ботаника и миколога, ученого
хранителя Ботанического музея Императорской АН: «Траншель того мнения, что микроформы произошли через редукцию стадий от гетероформ». Затем «Гетерозис свойственен многим видам большинства родов»,
«Траншель исследовал случай с Uromices Poae и Uromices Ficariae и связал их с Uromices Rumicis (виды ржавчинных грибов. — Прим. авт.).
Записана также фамилия крупнейшего альголога, основателя отечественной лихенологии А.А. Еленкина и вывод: «Симбиоз как идея подвижного равновесия сожительствующих организмов» — суть так называемого
«закона подвижного равновесия» или «закона эквивалентогенеза». Судя по идущему далее в скобках комментарию Вавилова «(целесообразная и гуманная теория мутуализма)», молодой ученый симпатизировал ему.
Интересно отметить, что к 1939 г. А.А. Еленкин сам осознал ошибочность своих выводов и опубликовал опровержение предыду- щих работ.
Записана еще одна работа, касающаяся симбиотических отношений среди растений: Ф. Каменский. О явлениях симбиоза в растительном царстве. Одесса, 1891.
Приводятся отдельные списки грибов (ржавчинные, головневые, плесневые, оомицеты) и культурных растений (пшеница, рожь, овес, кукуруза, просо, гаолян, клевер, лен), на которых они паразитируют.
Содержится перечень периодической литературы (русской, немецкой, американской, английской, французской) по естествознанию, географии, ботанике, микологии, сельскому хозяйству, агрономии.
Записано заключение Н.И. Вавилова о физиологической ксерофитности болотной флоры: Andromeda (лат. — подбел. — Прим. авт.), клюква, Eriophorum (пушица) и др., которая объясняется,
«повидимому, большим содержанием гумусовых веществ», которые «служат как бы ядом и затрудняют доступ воды в корни».
Встречаются записи, касающиеся предстоящих научных стажировок молодого ученого. Упоминается А.А. Ячевский (запись «Ячевский II и III Сырейщикова») - крупнейший отечественный миколог и
фитопатолог, руководитель Бюро по микологии и фитопатологии, в котором Н.И. Вавилов в 1911–1912 гг. стажировался одновременно с Бюро по прикладной ботанике под руководством Р.Э. Регеля.
Упоминаются также кафедра ботаники Кембриджского университета «лучшая в Англии», где Н.И. Вавилов стажировался во время заграничной командировки в 1913-1914 гг.,
Свалефская станция в Швеции, Финляндская паспортная экспедиция («уг. улицы Глинки, против церкви Николая Морского, Екатериновского просп., 39»), книжный магазин Н. Киммель в Риге.
Записаны фамилии Иванова Титра Гавриловича, заведующего Павлоградским опытным полем («Павлоград, Семипалатинская область»), Кенненга Георгия Франциевича («Мытницкий пер., д. 5, кв. 46,
Петербургская сторона»), Гагарина Н.В., Германа Ф., Муринова Александра Дмитриевича («Москва, Спиридоновка, кв. Марконет»), выделена запись «Селекционный съезд в Петербурге»
[подчеркивание Н.И. Вавилова. — Прим. авт.]. Речь идет о втором съезде селекционеров и семеноводов, который состоялся в 1912 г. Очевидно, ученый придавал ему большое значение.
Сделано много ссылок на иностранную литературу, в том числе упоминается немецко-латинский школьный словарь, многие иностранные авторы и их работы, например,
Ernst Кrause, Stranak, Schmidt, Nageli, Ludvvig (Biologie der Pflanzen), Rudolf Bethge, Nilsson, Otto Broz, Эдринг Конюшен, Oswald Weigel, Чермак и другие.
Приводится неназванная черновая запись расписания занятий или экскурсий с числами, но без указания месяца. Упоминаются «палата мер и весов», «с.-х. бакт. лаб. Ст. кур.» — вероятно,
сельскохозяйственная бактериологическая лаборатория Стебутовских курсов, «почвенный музей ВЭО», «пулк. обсерв.» — видимо, Пулковская обсерватория.
В книжку вложен колос дикорастущего ячменя Ноrdeum spontaneum, вдоль корешка сделана надпись мелкими буквами: «Колосок Ноrdeum spontaneum». Приводится запись
«Сафронов. Можно ли считать Ноrdeum spontaneum как родоначальника культурного ячменя». Еще вложены два фрагмента пораженного листа злака с черными пятнами, а также часть стебля и листа
с междоузлием другого злака с бурыми полосами.
Тетрадь четвертая (1912 г.) . В общей тетради, датированной 1912 годом, зафиксированы результаты вегетационных опытов, проведенных, очевидно, на Селекционной станции МСХИ по изучению различных видов, разновидностей и форм пшениц. Кроме того, имеются записи методического характера, необходимые для проведения исследований. Описание всех образцов проведено по общей схеме, включающей в себя, в частности, ботаническую характеристику образца, сведения о сроках посева, информацию о прохождении фенологических фаз и морфологических признаках растений и др.
Тетрадь пятая (1913–1914 гг.). Записная книжка не датирована. Однако можно утверждать, что записи относятся к периоду заграничной стажировки Н.И. Вавилова в 1913–1914 гг.
Во-первых, большинство записей сделано на английском языке. Во-вторых, в книжке записан куплет гимна «Боже, храни короля» на английском языке. В-третьих, в книжке обнаружены
два почтовых корешка и квитанция почтовых отправлений (рис. 2). На квитанции стоит почтовый штамп с датой «15.JY.14», т.е. 15 июля 1914 г., и имеются карандашные пометки на
английском языке. В-четвертых, кратко обозначен маршрут перемещения Н.И. Вавилова (по-видимому, с супругой) из Лондона в Ньюкасл, затем в Норвегию, в г. Берген, далее — через
столицу Норвегии Христианию (ныне Осло) в Стокгольм, столицу Швеции.
Предположительно, это намеченный молодыми супругами путь возвращения из Англии в Россию в связи с началом Первой мировой войны.
Кроме того, в книжке содержится краткая информация об опытах, в т.ч. межвидовых скрещиваниях плодовых, бобовых культур, поставленных, очевидно, в
Садоводческом институте им. Дж. Иннеса (Мертон, Англия) под руководством основоположника генетики У. Бэтсона.
Присутствуют названия статей в периодических изданиях и книгах на английском, немецком и французском языках, черновики писем, в т.ч. английскому ботанику Джону
Персивалю, профессору Редингского университета, занимавшемуся изучением пшениц (в 1922 г. будет издана его монография о пшеницах); конспекты английской научной
литературы. Много латинских названий растений.
Приведены некоторые зарисовки Н.И. Вавилова (рис. 3), отмечены научные контакты ученого за границей и на родине. Например, записан адрес Н.Н. Худякова (Малая Дмитровка, д. 25, кв. 21)
и номер его телефона: 5-52-38, адрес поручика Д.Л. Рудзинского (Великий Устюг, Вологодская 88 пехотная ополченческая дружина). Упоминаются В.В. Карпов, находившийся,
по всей видимости, так же, как и Рудзинский, в годы Первой мировой войны в действующей армии и служивший в 228-м Задонском полку, и саратовский селекционер подсолнечника
Е.М. Плачек. В книжку вложен фрагмент засушенного листа злака.
Рис. 2. Квитанция почтового отправления со штампом, найденная в записной книжке из заграничной стажировки Н.И. Вавилова в 1913–1914 гг.
Рис. 3. Зарисовки Н.И.Вавилова, сделанные во время заграничной стажировки 1913–1914 гг.
Тетрадь шестая (1916 г.). Рукопись содержит различные записи, охватывающие научную деятельность Н.И. Вавилова в этом году. Во-первых, приведен обширный план
научно-исследовательских работ из семи пунктов с дополнениями, который Н.И. Вавилов наметил выполнить в сжатые сроки. План озаглавлен самим ученым как
«Схема работ на февраль (от 15) по конец мая». В числе мероприятий первым стоит «подготовка к летней поездке в Персию и Туркестан», экспедиция намечена на 1–15 мая.
Далее стоит сбор данных по иммунитету вообще и в частности по розам, крыжовникам, клеверу, льну, хлопку. Планировались завершение обработки материала по иммунитету за 1915 г.
(розы, клевер, гибриды пшеницы), поста-новка новых опытов в 1916 г., работа над монографией по иммунитету и статьей по генетике пшеницы на русском и английском языках,
а также изучение английского и итальянского языков, литературы по Китаю, Персии, Египту, Палестине, Японии и Индии, кроме того, чтение лекций по курсу
«Биологические основы селекции». Отдельно приведена программа этого лекционного курса (рис. 4). Дополнительно планировалось написать материал о горчице и горохе для
Энциклопедического словаря, закончить сведения о «fuliginosum»(?), написать письма Persival'ю, Howard'у, Rivera, Reed'у, Stockman'у, Bateson'у, Никитину, Васильеву, Навроцкому, Кичунову.
Запись, озаглавленная как «Задания опытов на 1916 г.», состоит из следующих пунктов: «Высев в ~1000 сосудах всех гибридов первого поколения (F1) — овса (12 сосудов), пшеницы (400 сосудов) и
ячменя (443 сосудов) и «родителей» (150 сосудов)»; «высеять все «fuliginosum»(?); «высев в поле (у Ростовцева) и в теплице в 380 сосудах: 100 сортов овса (200 сосудов), яровой пшеницы (30 +100 сосудов)
и нескольких сортов проса (50 сосудов), зараженных головневыми грибами (Tilletia, Ustilago)».
Кроме того, была запланирована серия других опытов. «Высеять № 173 (персидская пшеница. — Прим. авт.), а также на различия и для сравнения с ней — № 134 и другие яровые мягкие пшеницы;
«скрестить пшеницу № 173 с fuliginosum Енисейской и Краснокутской»; «скрестить fuliginosum из Красного Кута с № 2841 dicoccum, с разновидностями мягкой пшеницы — № 134 и № 83, а также
разными ячменями и эгилопсом»; «высеять ячмень, в особенности № 154, изучить его детально с первых периодов роста совместно с другими coelestre»; «скрестить № 154 с pallidum (разновидность
многорядного ячменя. — Прим. авт.), distichon (двурядный ячмень. — Прим. авт.), trifarcatum». Номера форм, вероятно, приведены по каталогу Московской селекционной станции.
Интерес представляет план подготовки к научной экспедиции в Туркестан и Персию (Иран). Необходимо приобрести снаряжение (спальный мешок, складная кровать, перекидная сумка, сандалии,
брезентовые штаны, плащ), далее отмечены верховая езда, выработка маршрута и составление плана (предстоящей экспедиции),
Рис. 4. Программа лекционного курса по биологическим основам селекции (1916 г.)
прошение об оружии, телеграмма относительно открытого листа В.С. Либровичу и М.Е. Панченко, приведение в порядок работ и другие насущные дела. Всего 10 пунктов.
Имеются заметки о том, что около Ташкента на Красноводском опытном поле по «сухому земледелию» культивируются заинтересовавшие его персидские пшеницы, что в таджикском городе Фаробе
около Чарджуя (ныне Туркменабат) хороший музей, а в самом Чарджуе — Хивинский базар из Афганистана и Персии. Имеется запись, что в окрестностях озера «Марка-куль» (ныне Маркаколь)
«много заимок с посевами крестьян».
Содержится перечень литературы о Китае: его истории, географии, грамматике, иероглифах, землевладении и земледелии на русском, французском и английском языках (25 наименований).
Указана и некоторая литература о Персии, например: «Л.А. Собоцинский. Персия. Статистико-Экономический очерк. — Петроград, 1913. и А. Крымский. История Персии, ее литературы
и дервишской теософии 4 тт. 3-е изд. 1909». Имеются ссылки на другие труды отечественных и иностранных авторов. Например, из отечественных упоминаются «Записки Им. Р. Геогр.
Общества по общей географии. Т.10. под ред. М.Н. Богданова. 1883», книга «Описание имения «Пады» Нарышкиных. Сарат. губ. Балашовский уезд. 60–70» с пометкой «К характеристике
возделываемых сортов».
На отдельной странице содержатся заметки по фотооборудованию, фотографированию и проявлению фотографий. В конце книги, на двух страницах, аннотации к фотоснимкам, сделанным
Н.И. Вавиловым с 29 июня по 2 июля 1916 г. в Персии по пути к г. Казвину, в самом городе и его окрестностях. Например, кяризы (подземная гидротехническая сеть, совмещающая
водопровод и систему орошения), идущие от Казвина к селениям; караван ослов с кишмишем; ворота Казвина; улица и главная мечеть города; молотилка; сбор овечьего помета для
садов; культура клещевины, виноградник в Халиль Абаде (ныне Келильабад); персы-крестьяне, собирающиеся мотыжить хлопок; неполивная пшеница и др.
Указывается много фамилий и адресов людей и организаций, которые, по всей видимости, имели отношение к подготовке и проведению экспедиции. В их числе коллеги Вавилова,
ученые-биологи и аграрии. В.П. Бушинский (записан адрес в Москве: «ул. 4 Мещанская, д. 11/14, кв. 5») — выпускник МСХИ 1911 г., в тот период — сотрудник кафедры почвоведения
МСХИ, избранный в том же 1916 г. профессором, заведующим кафедрой почвоведения, деканом агрофака Саратовских высших сельскохозяйственных курсов. Л.П. Бреславец — видный
цитолог («СПб., Петроградская сторона, Б. Проспект, д. 74, кв. 68»). К.А. Фляксбергер — заведующий отделом пшениц Бюро прикладной ботаники в Петрограде. Н.А. Монтеверде — главный
ботаник Императорского ботанического сада, заведующий Бо-таническим музеем, с 1915 г. еще заведующий отделом лекарственных растений музея.
Незадолго до экспедиции Н.И. Вавилова во время Первой мировой войны им был произведен учет лекарственного сырья в Европейской части России, на Кавказе
и в Средней Азии, составлены и напечатаны программы и инструкции по сбору и предварительной обработке лекарственных растений.
Упоминаются В.Н. Феофилактов, М.Е. Панченко («СПб., Калашниковский проспект, д. 2, кв. 24, 4 подъезд»), Д.Д. Букинич — инженер-ирригатор, в 1913–1917 гг.
руководил мелиоративными работами в Закаспийской области (позднее Туркменская область Туркестанской АССР), участник экспедиций
Н.И. Вавилова в горный Памир (Таджикистан) в 1916 г. и Афганистан в 1924 г. Упоминаются также В.В. Русанов, помощник Д.Д. Букинича; Н.П. Чмуть — счетовод
персидских изысканий; А.Н. Пет-ров — управляющий Казвинским агентством учетно-ссудного банка в Персии. Указан адрес В.С. Либровича (Петроград, Симеоновская, 5, кв. 11.),
приводится название его труда «Изыскания Хивинских владений».
Записан адрес книжного склада Департамента земледелия в Петрограде (ул. Гоголя, 22). Упоминается Рештское отделение Учетно-ссудного банка Персии. Отмечена
сельскохозяйственная лаборатория в Семипалатинске и областной агроном и начальник переселенческого управления Клочков. Перечисляются фамилии «переселенческих
агрономов»: в Зайсане Киселенко и Жолковский — инженер Зайсанской конторы изысканий по орошению, далее И.А. Зворыкин («Семипалатинская обл. Тополев Мыс»),
Е.Н. Яковлев («пос. Дарственный в 300 верстах от Зайсана через Кокпекты»), А.В. Хомяков («пос. Алексеевский от Дарственного — 120 верст, от Зайсана — 100 верст») и
в Усть-Каменогорске «переселенческий агроном, рекомендованный В.П. Бушинским» и др.
В книжку вложены два библиотечных требования без подписи. Одно датировано 17.10.18 г., запрашивается книга «Карл Риттер. Землеведение (Азии)». Второе требование не имеет датировки,
запрашивается книга «Д.Д. Педашенко. Указатель книг за 1902–1910 гг.». Сохранились также вложенные в книжку фрагменты цветков (один целый) и семена растения L. angustifolia Huds.,
возможно, лаванда узколистная. Указано время и место сбора: «Сыр-Дарьинская область, Аулие-Атинский уезд. Луг около Уч-Кургана (Узбекистан). 15 /V — 1909 г.»
Тетрадь седьмая (1916 г.). На обложке данной рукописи процарапаны фамилия владельца «Н. Вавилов» и год «1916» (рис. 5). Страницы пронумерованы. Данная рукопись является
журналом регистрации первичных результатов полевых и вегетационных опытов с использованием гибридной коллекции злаковых культур, в основном пшениц, ячменей и овсов.
Селекционная работа проводилась молодым ученым в досаратовский период, скорее всего на опытных участках Московской селекционной станции. Нумерация страниц начинается
с номера «242», а на обложке про-царапана римская цифра «III». Таким образом, этот журнал, очевидно, является третьим, а два первых отсутствуют.
Здесь записаны результаты фенологических и морфологических наблюдений за гибридами. Следует отметить, что среди образцов овса присутствуют из Саратовской губернии
№ 1541 — «Грубый с лучшим зерном», № 1553 — «Грубый со стекловидным зерном» и № 1425 — «Нежный».
Интересно отметить, что в селекционную работу были вовлечены образцы из Ферганской и Сыр-Дарьинской областей, из Передней Бухары и Палестины, воз
Рис. 5. Обложка записной книжки Н.И. Вавилова 1916
можно, привезенные самим Н.И. Вавиловым из экспедиции в Туркестан и Персию. В скрещиваниях, кроме самого Н.И. Вавилова, принимали участие П. Тюльпанова, К.М. Чинго, В. и О. Поповы, А. Калинина, В. Казаков, Лущинский.
Тетрадь восьмая (1917–1918 гг.). Данная тетрадь имеет подпись владельца «Н. Вавилов» на форзаце, здесь же простым карандашом обозначена датировка «1917/1918».
Сверху — слабо проступающая печать кабинета кафедры частного земледелия Высших сельскохозяйственных курсов. На первой странице надпись: «Саратов № 1». Здесь
же карандашом сделаны надписи «Опушение по нижним листьям» и «Явление запала произошло 25-27/V». Запал — явление, характерное для южных и юго-восточных районов
страны. Посевы зерновых культур в период налива подвергаются действию суховеев, возникающих в условиях высокой температуры и низкой влажности. Налив зерна
прекращается, зерно становится щуплым, невыполненным, что приводит к резкому снижению урожая и его качества.
Рукопись представляет собой журнал регистрации первичных результатов полевых наблюдений, сделанных Н.И. Вавиловым в Саратове на трех опытных участках — «полосах». Страницы нумерованы.
I полоса — контрольный участок. Здесь были высеяны сорта озимой мягкой пшеницы (16 номеров) следующих разновидностей: erythrospermum, ferrugineum, albidum, alborubrum, lutescens,
lutescens-square, hostianum (по 26 рядов каждая).
II полоса. На 10 рядах были высеяны сорта разновидностей ferrugineum и anglicum.
III и VII полосы. Высеяны сорта мягкой пшеницы разновидности albidum.
V полоса. Высеяны сорта разновидности grecum.
Описано прохождение фенологических фаз (всходы, кущение, выход в трубку, колошение, молочная, восковая и полная спелость) многих гибридов и чистых линий мягкой пшеницы (разновидности ferrugineum, anglicum и albidum)
отечественных и зарубежных сортов. Упоминаются сорта из Киевской (Тейская), Ковенской, Московской (Канадская), Подольской (Донка, Клиновская, Египетская, Тейская, Американка, Пуливка), Рязанской, Тамбовской,
Таврической, Уральской, Херсонской (Банатка), Полтавской губерний, Семиреченской, Дагестанской, Варшавской (New Jersey, Триумф), Люблинской областей, а также из Германии (Breslau, Blérongede,
Египетская, Fenton, Dattel, Talavera, Fletumer Maushott), Венгрии (Банатка), Швеции (Свалеф), Франции (Париж. Victoria, Vilmorin), Дании (Dänischer), Польши (Плоцкая губ. Песчанка, Champion,
Балтийская, Куявка). Высевались и сорта, собранные Н.И. Вавиловым в Иране (из Хамадана) и Туркестане. Всходы персидской пшеницы практически все погибли. В гибридном питомнике Н.И. Вавилов провел
детальное изучение образцов по ключевым адаптивным признакам. Записи по итогам наблюдений за развитием высеянных образцов сделаны не только рукой Н.И. Вавилова, из чего следует, что изучением
высеянных сортов и гибридов ученый занимался вместе с помощниками.
Тетрадь девятая (1918 г.). Также относится к саратовскому периоду жизни Н.И. Вавилова. На форзаце тетради стоит печать кабинета кафедры частного
земледелия Высших сельскохозяйственных курсов. Под ней надпись чернилами: «Посев на ферме института произведен 22/VIII-1918 г.» (рис. 6). Рукопись
представляет собой журнал регистрации первичных результатов полевых наблюдений за гибридным фондом озимых пшениц (Tr. erythrospermum, ferrugineum,
fuliginosum, albidum, alborubrum, lutescens, lutescens-square, hostianum, compactum) и ржи (Secale cereale). 123 Приводится точная датировка посева
гибридных семян. Результаты полевых исследований представлены неполно. Так, в записях о прохождении фенологических фаз отмечены в основном только
некоторые (всходы и кущение). Большое внимание уделено всхожести семян, а также сохранности растений перед уборкой.
Рабочие тетради Н.И. Вавилова, обнаруженные спустя столетие после их написания, позволяют раскрыть новые аспекты феномена великого ученого.
Большой биографический интерес представляет перспектива полной расшифровки и публикации материалов описанных рукописей.
Одним из направлений деятельности Саратовского музея краеведения, начиная с 60-х годов, является увековечение памяти и пропаганда наследия Н.И. Вавилова. В музее формируется коллекция материалов об этом выдающемся учёном, который начал в Саратове в 1917-1921 годах свою научную и практическую деятельность и здесь же в саратовской тюрьме № 1НКВД трагически оборвалась его жизнь.
Из архива Всесоюзного института растениеводства им. Н.И. Вавилова получены ксерокопии переписки саратовского периода жизни Н.И. Вавилова с Р.Э. Регелем, заведующим отделом по прикладной ботанике Учёного сельхозкомитета Наркомзема страны (в будущем ВИР). Из переписки следует, что Р.Э. Регель ещё в сентябре 1917 года предложил Н.И. Вавилову должность своего помощника и переезд в Петроград. Н.И. Вавилов принял это предложение не без колебаний и оговорок с условием, что может вступить в должность только через год после завершения начатых в Саратове полевых работ. Р.Э. Регель в своём представлении-рекомендации в Совет заведующих отделами Учёного с/х комитета от 12 октября 1917 года даёт блестящую характеристику своему будущему помощнику. Он пишет: «По вопросам иммунитета (растений) работали за последние 20 лет уже очень многие и выдающиеся учёные почти всех стран света, но можно смело утверждать, что ещё никто не подходил к разрешению этих сложных вопросов с тою широтою взглядов при всестороннем освещении вопроса, с какою подходит к нему Вавилов». И далее: «В лице Вавилова мы привлечём в отдел прикладной ботаники молодого талантливого учёного, которым ещё будет гордиться русская наука. Как человек Вавилов принадлежит к числу людей, о которых вы не услышите дурного слова ни от кого решительно».
Любопытную приписку сделал Роберт Эдуардович к своему письму, датированному 25 октября 1917 года: «Кончаю. Через 1-1/2 часа отправлюсь дежурить от 12 до 3 часов ночи на улице у ворот с винтовкой в руках (с вечера у нас электричество не горит). Дежурить буду, но что буду делать с непривычной винтовкой - не знаю». А в письме от 22 ноября 1917 года, которое долгое время считалось «крамольным» и не публиковалось полностью, он даёт собственную оценку прошедшему в Петербурге октябрьскому перевороту, оценку, которая наводит на грустные размышления по поводу современных политических событий в стране.
Регель считает, что основными причинами революции являются, во-первых, «слишком долго удержавшийся старый режим» и, во-вторых, «безжизненность интеллигенции».Далее он поясняет свой вывод следующими рассуждениями:«Созданное старым режимом нагромождение законов и примечаний к ним на старых законах Сперанского привели к такой неразберихе, что никто уже не мог жить по закону, а между тем всё более усложнявшийся, невероятно тяжёлый правительственный механизм покоился на этом беззаконии…Что же касается нашей интеллигенции, прежде всего наших кадетов, объединяющих сливки нашей интеллигенции, то они говорят и пишут красно и умно…В решительный момент разговаривают, умно разговаривают вместо того чтобы действовать, вечно какие-то компромиссы и полумеры, чем и воспользовались г.г. большевики. Большевики даже не политическая партия, не прежние максималисты, а вообще черносотенцы слева, объединившие ярых сторонников мира самых различных политических воззрений, одержавших верх, потому, что привыкли планомерно и решительно действовать в подходящий момент, не стесняясь средствами и пользуясь тёмными инстинктами невежественной толпы в городах и в армии. Большевистский период был неизбежен и необходим, но жаль, что он наступил только теперь перед самым Учредительным собранием…, что всё это, вся революция случилась до заключения мира, а не после этого».
И в конце: «Неизвестно, выйдем ли мы с Вами живыми из этого хаоса. Это особенно сомнительно относительно меня, так как я не пойду на компромиссы. Но пока что будем делать своё мирное дело, никакого отношения к политике не имеющее. Ибо, как считал Регель, а впоследствии и его верный ученик Н.И. Вавилов, «наука не только аполитична, интернациональна, но и интерпланетна».
Интересные материалы поступили от саратовцев А.Б. Амусина и А.Б. Белоглазовой. А.Б. Амусин, будучи сотрудником журнала «Степные просторы», в рубрике «У истоков отечественной науки» в течение трёх лет осуществлял публикацию воспоминаний о Н.И. Вавилове. В номерах с 6 по 12 за 1989 год опубликован его очерк «Вечный иск». А.Б. Амусин передал в музей фотокопии с документов, хранящихся в тюремном архиве. Это история болезни заключённого Н.И. Вавилова, акт о его смерти, акт судебного медицинского вскрытия и др. Эти документы свидетельствуют об основной причине смерти Н.И. Вавилова – дистрофии.
По сценарию А.Б. Амусина народной студией «Спектр» при техникуме электронных приборов (руководитель студии А.Л. Фокеев) снят документальный фильм «Киносоната» (новое о судьбе Н.И. Вавилова). Этот фильм на всесоюзном фестивале любительских фильмов в Рязани удостоен высшей награды ГРАН-ПРИ ! Фильм приобретён музеем!
Он родился в 1887 году, а спустя сорок лет в первой советской энциклопедии ему уже была посвящена статья. В последующих же изданиях энциклопедии о нём говорилось как об учёном с мировым именем, но старательно скрывался его трагический конец, да и сама дата смерти уточнялась после его реабилитации в 1955 году. В «Большой Советской энциклопедии» 1970-х годов, например, лишь стыдливо упоминается, что его научная деятельность была прервана в 1940 году, а в «Детской энциклопедии» 1970 года говорится, что его жизнь трагически оборвалась. Правду о нём стали писать только в период гласности, в конце 1980-х годов. Наиболее полные сведения приведены в «Большой Российской энциклопедии» 2006 года.
Речь идёт о выдающемся учёном, биологе, генетике, ботанике, географе и селекционере, первом Президенте ВАСХНИЛ, создателе и руководителе Всесоюзного института растениеводства (ВИР) Николае Ивановиче Вавилове. Открытый им закон гомологических рядов в наследственной изменчивости дал основание ботаникам называть Н. И. Вавилова «своим Менделеевым».
Учёный с мировым именем, мечтавший накормить всех людей планеты и много делавший для этого, скончался от дистрофии в Саратовской тюрьме 26 января 1943 года. Академик А. Тахтаджян говорил о Н. И. Вавилове, что его характерными чертами были «исключительная доброта и терпимость, доверчивость и благожелательность к людям». А ещё он сказал, что Н. И. Вавилов «способствовал быстрой карьере Лысенко. Фактически он сам, своими руками помог вырасти своему убийце. Это была не только личная трагедия великого учёного, но и трагедия нашего общества» (цит. по статье Наталии Делоне «Роль Т. Д. Лысенко в моей жизни. Воспоминания «морганиста-менделиста» (Космический альманах № 4, 2001 г., приложение к журналу «Авиакосмическая и экологическая медицина») 1.
«Прерванная» научная деятельность Н. И. Вавилова, конечно же, не осталась незамеченной западными его коллегами. Замечательный американский цитогенетик Карл Сакс в журнале «Сайенс» в 1945 году спрашивал: «Где Вавилов, один из величайших русских учёных, один из величайших генетиков мира?» (упомянутая выше статья Наталии Делоне). А Нобелевский лауреат 1936 года Генри Дэйл, занимавший пост президента английского Королевского общества с 1940 по 1945 год, в письме президенту АН СССР в ноябре 1948 года, в частности, писал:
…Я пришёл к решению, вынудившему меня к отказу от звания почётного члена Академии наук СССР, каковым я был избран в мае 1942 года… В том же 1942 году Лондонское Королевское общество избрало Николая Ивановича Вавилова в число своих 50 иностранных членов. При поддержке и поощрении Ленина он имел возможность, будучи первым директором Института генетики имени Ленина, положить начало и способствовать дальнейшему быстрому росту участия исследователей СССР во всемирном прогрессе генетики, который последовал за признанием открытий Менделя. Использование им этих возможностей рассматривалось как приносящее большую пользу сельскому хозяйству Советского Союза. Мы хотели почтить эти заслуги как большой вклад в мировую науку. Однако в Британии стало известно уже в 1942 году, что Н. И. Вавилов каким-то образом впал в немилость тех, кто пришёл после Ленина, хотя причина этому оставалась неизвестной. Мы могли лишь предположить, что она имела политический характер и не имела отношения к его научным достижениям. Только в 1945 году Королевскому обществу стало известно, что он был смещён со своего поста, исчез вместе с некоторыми из своих сотрудников по генетике и умер неизвестно когда между 1941 и 1943 годами. Повторные запросы об указании лишь даты и места его смерти, адресованные Вашей Академии Королевским обществом через все открытые для этого возможности, остались без всякого ответа. Насколько мне известно, Королевское общество ещё до сих пор не было официально уведомлено о том, был ли жив этот выдающийся русский учёный во время избрания его в число иностранных членов Королевского общества…
С тех пор как Галилей угрозами был принуждён к своему историческому отречению, было много попыток подавить или исказить научную истину в интересах той или иной чуждой науке веры, но ни одна из этих попыток не имела длительного успеха. Последним потерпел в этом неудачу Гитлер. Считая, г-н Президент, что Вы и Ваши коллеги действуете под аналогичным принуждением, я могу лишь выразить Вам своё сочувствие. Что касается меня самого, пользующегося свободой выбора, я верю, что я оказал бы дурную услугу даже моим коллегам по науке в СССР, если бы я продолжал связь, которая казалась бы в согласии с действиями, согласно которым Ваша Академия теперь ответственна за тот ужасный вред, нанесённый свободе и целостности науки, под каким бы давлением это ни было бы сделано.
С глубоким сожалением я должен просить Вас исключить меня из числа почётных членов Вашей Академии…
Конечно, сэр Генри Г. Дэйл, этот буржуазный учёный-интеллигент, говоря в письме про «ужасный вред, нанесённый свободе и целостности науки, под каким бы давлением это ни было бы сделано», даже в страшном сне не мог себе представить методы этого давления, о которых речь пойдёт ниже.
Документы о трагической судьбе Н. И. Вавилова собраны в книге «В долгом поиске» (ФИАН, Москва, 2008) его сына Ю. Н. Вавилова. Доктор физико-математических наук Ю. Н. Вавилов долгие годы, помимо своей основной работы, занимается изучением архивных документов, связанных с жизнью, деятельностью, арестом и заключением в тюрьму своего отца. В книге приведены материалы, обнаруженные Ю. Н. Вавиловым в архивах: ФСБ, Президента РФ (фонд Сталина), РФ, Главной военной прокуратуры РФ, Национальном архиве США, Архиве Лондонского Королевского общества и других.
С его разрешения ниже приведены отрывки из некоторых документов названной книги.
Из письма Н. И. Вавилова секретарю ЦК ВКП(б) А. А. Андрееву, наркому земледелия И. А. Бенедиктову, 1940 г.:
Во время моего отъезда на Кавказ в научную командировку распоряжением президента Сельскохозяйственной Академии акад. Т. Д. Лысенко, подписанным им и учёным секретарем Академии Н. Я. Чмора, постановлено утвердить учёный совет Всесоюзного Института Растениеводства в новом составе. Совет утвержден помимо представления директора, без всякого согласования с ним, в его отсутствие, что считаю действием, совершенно противоречащим конституции наших научных учреждений. Это тем более странно, что я состою директором Института Растениеводства 20 лет и поэтому обход директора в важнейшем вопросе состава квалифицированного совета по меньшей мере является странным.
Более того – из состава совета Института, действовавшего до настоящего времени, распоряжением президента изъяты наиболее крупные научные работники, профессора, доктора, заведующие крупными лабораториями и разделами, сколько могу понять – по принципу изъятия главным образом лиц, придерживающихся научных воззрений, иных,чем Т. Д. Лысенко…
Изъятие из состава научного совета квалифицированных лиц является случаем совершенно исключительным в истории советской науки, ничем не оправданным, кроме вмешательства в науку сугубо административного начала, по принципу подбора президентом Академии членов Совета, ему угодных по научным воззрениям. Это недопустимое сведение счётов, путём административного вмешательства, с наиболее квалифицированной группой по специальности генетики, селекции и растениеводства…
Я прошу Вашего срочного вмешательства в это дело, чтобы приостановить угрожающий учреждению развал, оставление его наиболее квалифицированным персоналом, уход из Института большого числа наиболее квалифицированных работников, неизбежный при такого рода отношении президента к Институту…
Н. И. Вавилова арестовали 6 августа 1940 года в предгорьях Карпат вблизи города Черновцы во время его экспедиции в Западную Украину. К этому времени положение в советской генетике было очень тяжёлым: Т. Д. Лысенко и его группа, поддерживаемые Сталиным, Молотовым, другими высшими руководителями страны, организовали подлинную травлю Н. И. Вавилова и его ближайших соратников, препятствовали нормальной работе ВИРа. Ю. Н. Вавилов упоминает в книге, что годом раньше этого письма, в июне 1939 года, ближайший соратник Т. Д. Лысенко И. И. Презент «написал докладную записку Председателю Совета Народных комиссаров В. М. Молотову, одобренную Лысенко (в письме есть подпись Лысенко после слов: “с текстом письма согласен”)…» Это был донос, ибо в записке фактически содержалось обвинение:
…обвинение Н. И. Вавилова в антисоветизме, во враждебности советскому социалистическому строю, что само по себе явилось вполне достаточным поводом для ареста Н. И., даже без обвинений моего отца в других измышленных НКВД грехах, например, в членстве в \антисоветской трудовой крестьянской партии (никогда не существовавшей), вредительстве в семеноводстве и т. д…
16 июля 1939 г. Л. Берия, нарком внутренних дел, наверняка зная о письме Презента-Лысенко В. Молотову, направил Молотову записку, в которой сообщал, что НКВД рассмотрел материал о том, что после назначения Лысенко Президентом Академии сельскохозяйственных наук Н. И. Вавилов и возглавляемая им буржуазная школа так называемой «формальной генетики» организовала систематическую кампанию с целью дискредитировать Лысенко как учёного» и просил дать санкцию на арест Н. И. Вавилова. Эта санкция последовала в следующем, 1940 году. Очевидно НКВД потребовалось некоторое время для окончательной формулировки обоснования ареста моего отца.
О Саратовском эпилоге жизни Н. И. Вавилова Ю. Н. Вавилов, в частности, пишет следующее:
Ходатайство НКВД от 13 июля 1942 г. и постановление Президиума Верховного Совета СССР о замене смертной казни для него и академика И. К. Луппола на 20 лет лишения свободы в ИТЛ … вряд ли можно рассматривать как акт милосердия. Поповский и Амусин, проанализировав материалы саратовского периода, пришли к выводу: «Мгновенная гибель от пули была заменена мучительным умиранием, унизительным и бесконечно долгим. <…> По-видимому, вместе с приказом о помиловании был и другой “неофициальный” и нигде не запротоколированный приказ – создать все условия для уничтожения несговорчивого учёного… Весь спектакль с помилованием – лишь страховка от пристального взгляда потомков».
С этой точкой зрения нельзя не согласиться. Если бы кремлёвские правители действительно хотели спасти жизни двух выдающихся учёных, они бы после помилования сделали более или менее сносными условия их жизни, питание, дали бы возможность заниматься наукой. Ничего подобного не произошло. Вавилов и Луппол продолжали беспросветную жизнь в невыносимых условиях переполненной заключёнными камеры, при жаре в 30 градусов и явно недостаточном для поддержания сил питании. В пользу оценки постановления о помиловании как пилатовского решения «умыть руки» говорит и сама судьба двух учёных. Луппол был отправлен в один из трудовых исправительных лагерей в Мордовию и погиб там уже в 1943 г. Недолго прожил после постановления и Николай Иванович…
По свидетельству врача З. Ф. Резаевой, он поступил в тюремную больницу «в предсмертной агонии». «Его можно было спасти за две недели до поступления в больницу, но этого не сделали», – отмечала она… Такое опоздание, конечно, не могло быть случайностью, учитывая личность заключённого. Оно скорее явилось результатом целенаправленных действий тюремного начальства, спланированных сверху. Истощённый вид учёного, доставленного в тюремную больницу за два дня до смерти, говорит о голоде, и именно искусственная дистрофия обусловила трагический конец… Власть имущие, очевидно, полагали, что смерть Вавилова в далёком от Москвы провинциальном Саратове в разгар войны останется незамеченной. «Каким бы ни было медицинское заключение, истинная причина смерти – убийство» (А. Амусин «Я служил Родине, а не правительству» // Волга, 1991, № 2). (Конец цитаты из книги Ю. Н. Вавилова.)
И снова, в очередной раз, возникает один и тот же вопрос: зачем? Пусть Сталин не поверил Вавилову-учёному, а поверил Лысенко. Потому он и сделал его Президентом ВАСХНИЛ, а Вавилова и его соратников отлучил от работы. Но зачем надо было обрекать на мучения и, в конце концов, уничтожить Вавилова-человека?!
Приложение: материалы из дела Н. И. Вавилова.
Публикуется по изданию
Вавилов Н. И. «Жизнь коротка, надо спешить».
– М.: Сов. Россия, 1990, – 704 с.
Глубокоуважаемый Лаврентий Павлович!
6 августа 1940 года я был арестован и направлен во Внутреннюю тюрьму НКВД в Москву.
9 июля 1941 г. решением Военной Коллегии Верховного Суда СССР я приговорен по ст. 58 к высшей мере наказания.
Как при подписании протокола следствия за день до суда, когда мне были представлены
впервые материалы показаний по обвинению меня в измене родине и шпионаже (показания Н. М. ТУЛАЙКОВА, проф. САВИЧА,
Н. П. АВДУЛОВА, Л. П. БОРДАКОВА), так и на суде, продолжавшемся несколько минут, в условиях военной обстановки, мною было
заявлено категорически о том, что это обвинение построено на небылицах, лживых фактах и клевете, ни в какой мере не подтвержденных следствием.
На самом следствии, продолжавшемся 11 месяцев (около 400 допросов в течение 1700 часов; следователь А. Г. ХВАТ),
я смог лишь принять на себя вину, как руководящего научного работника, в отрыве моей научной работы от прямых задач социалистического производства и
в выполнении мною в бытность мою президентом с-х академией (1930 – 1935 гг.) вредительских директив по руководству с-х наукой бывшего Наркома Земледелия
СССР Я. А. ЯКОВЛЕВА, кому непосредственно была подчинена с-х академия (таковы: игнорирование областного опытного дела, узкая специализация институтов,
обоснование завышенных планов с-х).
Перед лицом смерти как гр-н СССР и как научный работник считаю своим долгом перед родиной заявить,
как уже писал Вам в августе 1940 г. вскоре после ареста, что я никогда не изменял своей родине и ни в помыслах, ни делом, непричастен к
каким-либо формам шпионской работы в пользу других государств. Я никогда не занимался контрреволюционной деятельностью, посвятив себя всецело
научной работе.
1-го августа 1941 г., т. е. три недели после приговора, мне было объявлено в Бутырской тюрьме Вашим
уполномоченным от Вашего имени, что Вами возбуждено ходатайство перед Президиумом Верховного Совета СССР об отмене приговора по моему делу,
и что мне будет дарована жизнь.
4-го октября 1941 г. по Вашему распоряжению я был переведен из Бутырской тюрьмы во Внутреннюю тюрьму
НКВД и 5-го и 15-го октября я имел беседу с Вашим уполномоченным о моем отношении к войне, к фашизму и об использовании меня как научного
работника, имеющего большой опыт. Мне было заявлено 15-го октября, что мне будет предоставлена полная возможность научной работы как
академику и что это будет выяснено окончательно в течение 2 – 3 дней.
В тот же день, 15-го октября 1941 г., через 3 часа после беседы, в связи с эвакуацией я был этапом
направлен в Саратов в тюрьму № 1, где за отсутствием в сопроводительных бумагах документов об отмене приговора и о возбуждении Вами
ходатайства об его отмене, я снова был заключен в камеру смертников, где и нахожусь по сей день.
Тяжелые условия заключения смертника (отсутствие прогулки, ларька, передач, мыла, большую часть
времени лишение чтения книг и т. д.), несмотря на большую выносливость привели уже к заболеванию цингой. Как мне заявлено начальником
Саратовской тюрьмы, моя судьба и положение зависят всецело от центра.
Настоящим обращением позволяю просить Вас, Лаврентий Павлович, лично уделить внимание моему делу, моей судьбе.
Все мои помыслы – продолжить, завершить достойным для советского ученого образом большие недоконченные работы
на пользу советскому народу, моей родине. Во время пребывания во Внутренней тюрьме НКВД, во время следствия,
когда я имел возможность получать бумагу и карандаш, мною написана большая книга: «История развития мирового земледелия» (мировые ресурсы
земледелия и их использование), где главное внимание уделено СССР. Перед арестом я заканчивал большой многолетний труд: «Борьба с болезнями
растений путем внедрения устойчивых сортов» (на Сталинскую премию) незакончены остались «полевые культуры СССР», «Мировые ресурсы сортов зерновых
культур и их использование в Советской селекции», растениеводство Кавказа (его прошлое, настоящее и будущее), большая книга «Очаги земледелия
5-ти континентов» (результаты моих путешествий по Азии, Европе, Африке и С. и Ю. Америке за 25 лет).
Мне 54 года, имея большой опыт и знания, в особенности в области растениеводства, владея свободно
главнейшими европейскими языками, я был бы счастлив отдать их полностью моей родине, умереть за полезной работой для моей страны.
Будучи физически и морально достаточно крепким, я был бы рад в трудную годину для моей родины быть использованным для обороны страны
по моей специальности, как растениевода в деле увеличения производства растительного продовольственного и технического сырья,
о чем уже писал Вам из Бутырской тюрьмы.
Прошу и умоляю Вас о смягчении моей участи, о выяснении моей дальнейшей судьбы, о
предоставлении работы по моей специальности, хотя бы в скромнейшем виде, (как научного работника растениевода и педагога)
и о разрешении общения в той или иной форме с моей семьей (жена, два сына – один комсомолец, вероятно на военной службе,
и брат – академик-физик), о которых я не имею сведений более полутора лет.
Убедительнейше прошу ускорить решение по моему делу.
гор. Саратов Н. Вавилов. тюрьма № 1 25.IV-42 г. Верно: Пом. Нач. 1 спецотдела НКВД СССР Капитан Подобедов. госбезопасности:
На Лиственничной аллее Московской сельхозакадемии имени К. А. Тимирязева в начале декабря состоится открытие памятника Николаю Вавилову в честь 150-летия Академии. Выдающийся ученый родился 25 ноября 1887 года. Его именем названо более 20 растений. А созданная им уникальная коллекция семян бесценна — это золотой фонд Земли. На титульном листе международного журнала «Генетика» начертаны имена крупнейших естествоиспытателей: имя Вавилова стоит в одном ряду с именами Линнея, Дарвина и Менделя.
Судьба ученого была одновременно и блестящей, и трагичной. В 42 года он стал академиком и президентом Сельскохозяйственной академии. Мировое признание получила его теория гомологических рядов. Сформулированный академиком Вавиловым закон о том, что родственные виды и роды благодаря сходству их генотипов в значительной мере повторяют друг друга в своей изменчивости, стал основой генетики и агрономии. В многочисленных экспедициях по всему миру он собирал растения и создал коллекцию, которая стала основой для 89 процентов новых сортов на территории нашей страны. Мечтавший накормить все человечество, ученый, арестованный по доносу в 1940 году, умер от голода в тюрьме — его издевательски уморили и так же издевательски похоронили в ящике для семенной картошки. Тем не менее последователи Вавилова, сотрудники созданного им Всероссийского института растениеводства, носящего теперь его имя, в годы блокады, умирая, сохранили редкие сорта риса, пшеницы, миндаля, всю коллекцию великого ученого.
В наши дни над коллекцией и опытной станцией в Павловске вновь нависла угроза — земли, где выращивались уникальные сорта, хотели застроить коттеджами и бассейнами, а здание ВИРа в самом центре Санкт-Петербурга мечтали отобрать.
О том, что сегодня ( обращаем внимание интервью от 2015 года, прим. ВП) происходит с вавиловским наследием, в интервью ИА REGNUM рассказал директор Всероссийского института растениеводства им. Н. И. Вавилова, профессор Николай Дзюбенко.
ИА REGNUM: Неужели коллекция может погибнуть? И что с опытными землями, со зданием института?
Все возвращено, все защищено. Коллекцией, подготовкой Федерального закона занимается Минсельхоз, ФАНО и правительство. Имущество и земли сохранили, коллекцию сохранили. Идет реформа академии, мы вошли в пятерку Федеральных исследовательских центров — президентских проектов. Институт имеет сейчас 11 филиалов на территории РФ. Мы не падаем, наблюдается рост по всем параметрам.
ИА REGNUM: В чем уникальность коллекции? Были прямо противоположные мнения — одни говорят об ее уникальности, о том, что ей интересуются зарубежные специалисты, в частности, в огромном хранилище на Шпицбергене; другие, наоборот, считают, что никому она не нужна.
Только безграмотные непрофессионалы могут говорить, что коллекция никому не нужна. Коллекция не России, а только института — это 325 тысяч образцов, которые собиралась 120 лет. Это «живая» коллекция, она используется, четвертая в мире по численности, она конкурирует с коллекциями США, Китая и Индии. Но это только по численности четвертая, а по значимости, по исторической изученности, документированию она не уступает ни одной в мире. Институт занимает лидирующее положение по научным исследованиям, не уступает ни одной научной структуре мира по разработкам. Уступаем пока только по одному показателю — уровню финансирования, о чем знает правительство, ФАНО и Академия. Сейчас идут подвижки по финансированию, есть специальное поручение зампреда Аркадия Дворковича по поддержке коллекции.
ИА REGNUM: Что вы имели в виду, когда сказали, что коллекция используется? Создаются какие-то сорта?
В Государственном реестре РФ почти 17 200 тысяч сортов и гибридов. Большинство этих сортов создано на базе коллекции. Мы являемся крупнейшим центром селекции в России. То, что у нас хранится, — стратегическая основа продовольственной безопасности РФ и не только, а всего мира в условиях умеренного климата. Мы не храним только тропические и субтропические культуры, а все остальное храним.
ИА REGNUM: А есть виды, которые в природе уже не существуют, а сохранились только в коллекции?
Их очень много — таких растений и образцов, которые хранятся только в нашей коллекции. Например, огромное количество сортов картофеля, которые нигде больше не хранятся. Например, у нас 48 тысяч образцов пшеницы. Часть из них в природе не существует. Много сортов, которые использовались в царской России и во время войны — так называемый вавиловский фонд — хранится только у нас. Есть сорта, которые в Европе уже потеряны, а у нас сохранились. Это и виноград, и зернобобовые, например, немецкая чечевица. Немцы ее потеряли, а мы сохранили. Есть образцы пшеницы и ячменя, которые Вавилов собрал в Эфиопии, а Эфиопия их давно потеряла. Афганистан потерял почти все в связи с войной, а мы это храним у себя. Это можно сказать почти по каждой экономически значимой культуре. Весь этот золотой фонд хранится в нашем институте.
ИА REGNUM: Вопрос по поводу так называемого Ковчега на Шпицбергене — большая ли часть коллекции там представлена? И на каких основаниях вы с ними сотрудничаете?
Чтобы развеять мифы, скажу, что на деньги правительства Норвегии на Шпицбергене было построено хранилище. Вертикальная шахта в скале, где в трех камерах можно хранить до 5 млн единиц семенных коллекций. В 2008 году я присутствовал на открытии хранилища — единственный из постсоветского пространства, даже никого из наших СМИ не было. Там, действительно, есть специальные договорные обязательства, по которым хранилище принимает на ответственное хранение безопасные дубли разных коллекций. В основном туда закладываются коллекции Международных центров по генетическим ресурсам растений. На ноябрь месяц этого года туда уже заложено 860 тысяч безопасных дублей. Мы туда тоже заложили 12 тысяч образцов. Это неприкосновенный запас генетического разнообразия для использования в чрезвычайных условиях — термоядерная война, космические катастрофы и т.д. Это только депозитарий, никаких манипуляций с генофондом не предпринимают. Каждый хозяин коллекции через определенное время должен все пересеять и снова заложить. Много было на этот счет спекуляций, что участвуют разные международные фонды. Ничего подобного — строило Ковчег правительство Норвегии, а содержит его Глобальный доверительный фонд.
ИА REGNUM: Вы будете сотрудничать с МГУ, они тоже осуществляют проект «Ноев Ковчег»?
Я, конечно, знаю об этом проекте, где, как они говорят, будет храниться все биоразнообразие. Сложно комментировать это, поскольку это пока идея. Хочу только сказать, что всё хранить невозможно, должны быть выборки. Нам понадобилось 120 лет, чтобы собрать 325 тысяч образцов — а это небольшая часть генетического биоразнообразия. Надо видеть их программу, научные методы. Они думают, что это легко сделать! Поскольку, например, хранение в виде культуры тканей — это только один из типов хранения, как безопасный дубль. Я считаю, что если не будут храниться живые растения, то остальное только как бы вспомогательное хранение.
ИА REGNUM: Будете в институте отмечать день рождения Вавилова 25 ноября?
Да, у нас есть специальный Вавиловский семинар — будет два доклада, посвященных развитию творческого наследия Вавилова. А 4 декабря Тимирязевская академия будет праздновать 150-летие. Там в 14:00 будет открыт памятник Вавилову на Лиственничной аллее.
Справка ИА REGNUM :
Николай Вавилов собрал коллекцию растений, части из которых давно просто нет на планете. 20% хранящихся в ВИРе им. Н. И. Вавилова образцов единственные экземпляры. По самым скромным оценкам, стоимость коллекции составляет 8−10 трлн долларов.
К сожалению, только после выхода в свет номера «Природы», посвящённого Н.И. Вавилову, Ю.Н. Вавилов (сын Н.И. Вавилова) вспомнил и разыскал в своём архиве письмо отца к его старшему другу Петру Павловичу Подъяпольскому* в Саратов о лекции И.П. Павлова, прочитанной в 1922 г. Рукописный текст письма Юрию Николаевичу передала дочь Подъяпольского Елена Петровна, оставив себе машинописную копию с ошибкой в дате написания. В известном издании «Эпистолярного наследия» (Николай Иванович Вавилов. Из эпистолярного наследия 1911–1928 гг. М., 1980. Составитель и автор комментариев В.Д. Есаков) на с. 76–77 письмо напечатано по этой копии, но без одного абзаца: включение его тогда могло сорвать все издание. Предлагаем полный текст письма.
Доклад И.П. Павлова, о котором идет речь, впервые опубликован в 1975 г. в сборнике «Неопубликованные и малоизвестные материалы И.П. Павлова», как это отмечено В.Д. Есаковым в комментарии к письму. В этой публикации экскурс в политику, выделенный нами курсивом, естественно, тоже отсутствует.
12/XI-22, Петроград Морская 44
Дорогой Петр Павлович,
Сегодня были на докладе Ив. Петр. Павлова «Общее физиологическое понимание всего поведения животного» в Обществе естествоиспытателей. Доклад был блестящим, и, зная, что Вас больше, чем кого-либо, он поинтересует, пишу Вам об нем. Вся деятельность животного регулируется рефлексами: условными и безусловными, рефлексами синтетическими, аналитическими, рефлексами торможения и индукции. Мозг представляет в обычном виде деятельности мозаику участков в активном и пассивном (заторможенном) состоянии. Путем развития условных рефлексов (что доказано сотнями опытов) можно определенно активировать и тормозить деятельность разных участков. Гипнотизм сводится к тем же условным рефлексам.
В экспериментальной строго расчлененной обстановке с собаками физиолог в сущности проделывает то же, что и гипнолог. Вся психология теряет метафизический облик и становится рефлексологией. Многое еще непонятно, работы хватит на много поколений, но пути постижения найдены. Научились количественно (по учету слюны, активности мускульных движений и т.д.) учитывать реакцию полушарий мозга на внешние факторы. Вот все в двух словах, что говорилось за два часа.
В начале была политика. Рефлексы есть и другие, кроме упомянутых. Есть безусловно рефлекс свободы. Это не метафизика, а реальный факт. У собак, у некоторых, он хорошо выражен, сначала его не понимали. Одна собачка никак не поддавалась опытам. В станке она рвалась и металась и никакими угрозами и прикармливанием не удалось ее смирить. Но средство нашлось. Стали регулярно не кормить дня по полтора собачку, отощала, извелась... И тогда, тогда все наладилось, собачка стала послушной... «Что такое диктатура пролетариата, система террора и насильствий — это тоже лишение свободы. И большевики преуспели, так как проделали над страной тот же опыт, что физиолог с собачкой».
…Это все было сказано резко, смело.
__________________________________________________________________________________________________________________________________________
*Подробнее о П.П. Подъяпольском, профессоре гипнологии и гипнотерапии Саратовского государственного университета, см. Наука против паранауки / / Природа. 1987. № 7. С. 80-99
Вообще, и сам Иван Петрович, и вся аудитория (председательствовал И.П. Бородин1, рядом сидел Карпинский2, был весь ученый Петроград) надолго останется в памяти. И. Петр бодр. Я нередко бывая на разных заседаниях смотрю на него, Карпинского, Бородина и как-то не верится, что это семидесятилетние старцы, да еще в наше время, после 19 и 20 года в Питере. Жив дух, и много еще моральной силы и жизни. Прочитайте в «Наука и ее деятели»3 об юбилее Карпинского и Бородина. Ну, надо за дело. Сижу над курсом «Основы селекции». Хочется, чтоб он был хорошим. Подъитоживаю все, что видел, читал и что сами сделали. Много несовершенного.
Ну, а как курс гипнотизма (или, кажется, правильно гипнологии)? Надо непременно написать и издать.
Слышал от Евг. Серг. Кузнецовой4, что Drang nach West5 продолжается. Двигаются коренные саратовцы... Как номад понимаю это движение, но боюсь давать советы.
Привет всем. Ваш Н. Вавилов.
P.S. Книга Wunig «Die pflanzen im alten Aegypten»6 есть у проф. Баллода7 в Саратове.
1. Иван Парфентьевич Бородин (1847-1930), академик, в те годы президент Русского ботанического общества
2. Александр Петрович Карпинский (1847-1936), геолог, академик, Президент Академии наук с 1917 по 1936 г.
3. Ферсман А.Е. Два юбилея // Наука и её работник. 1922. № 1. С.3-7.
4. Евгения Сергеевна Кузнецова – выпускница агрономического факультета Саратовского университета, ученица Н.И. Вавилова.
5. Drang nach West (движение на запад нем.) – употреблено автором с целью сообщить о массовом переезде саратовцев, как правило в Москву
и Петроград, вызванном голодом в Поволжье. Уехали в эти города и большинство детей П.П. Подъяпольского
6. Растения Древнего Египта
7 Фран Владимирович Баллод – археолог, с 1916 г. – профессор Саратовского университета.
Многие стереотипы, связанные с жизнью выдающегося учёного-генетика, не выдерживают проверки фактами. В 2012 году научная общественность отметила две круглые даты в биографии выдающегося российского учёного-генетика академика Николая Вавилова. В конце года прошли мероприятия, посвящённые 125-летию со дня рождения, а 26 января 2013 года исполнилось 70-лет с того момента, как оборвалась его жизнь. Было много замечательных выступлений и публикаций, и всё же порой проскальзывали ложные стереотипы, которые хотелось бы сегодня окончательно развенчать.
Два из них касаются взаимоотношений Н. Вавилова и Т. Лысенко. С одной стороны принято считать, что начало травли и преследований знаменитого учёного связано с появлением на политической арене Лысенко, с другой стороны (и на это напирают защитники «народного академика»), бытует мнение, что, кроме выступления на съезде колхозников-ударников в 1935 году, ни в каких политических нападках на Н. Вавилова тот не замешан. Спор, дескать, шёл только по научным вопросам.
Оба этих представления неверны.
Уже в 2000 году в книге «Суд палача» (издательство Academia), было опубликовано следственное дело Н. Вавилова. Первый его документ – «директивное письмо» - относится к 1932 году, когда Лысенко ещё не имел авторитета у властей, и в этом письме Вавилову вменяется «двурушничество», то есть скрытое несогласие с советской властью, руководство группировкой, входившей в контрреволюционную организацию «Трудовая крестьянская партия» (ТКП) и шпионаж в пользу Англии. Кстати, все эти обвинения присутствовали в приговоре, несмотря на то, что «царица доказательств» (по А. Вышинскому) не сработала. Никакими пытками не смогли заставить учёного признать себя шпионом. Что касается ТКП, то это была вымышленная большевиками организация, участие в которой вменялось специалистам-аграриям, неугодным власти. Теперь уже ясно, что возвышение Лысенко и преследование Вавилова породила одна причина.
Историк науки Э. Колчинский, изучивший партийные документы конца 1920-х – начала 1930-х годов, пришёл к выводу, что всё дело в истинной цели объявленной ЦК РКП(б) кампании «культурной революции»: подчинение партии всей духовной жизни страны. Выполняя эту установку, партийные организации Ленинграда начиная с 1930 года стали вмешиваться в жизнь института, возглавляемого Вавиловым (сперва ВИПБиНК, потом ВИР), и начали травлю его директора. Уже тогда в числе преследователей был великий демагог, ставший ближайшим сподвижником «народного академика», И. Презент. Феномен лысенковщины ведёт своё начало с этой поры.
Ложность второго утверждения стала ясна после открытия сотрудницей Архива Российской академии наук Г. Савиной докладной записки Презента от 7 июня 1939 года. Презент на шести машинописных страницах цитирует статью из Journal of Heredety о положении генетики в нашей стране и добавляет: «…мы видим, что руководящий журнал морганизма…отстаивает тезис, что в Советской стране происходит гонение на науку. <…> Вавилов в ряде публичных выступлений заявляет, что мы пойдём на костёр, изображая дело так, будто бы в нашей стране возрождены времена Галилея. <…> Вавилов в последнее время делает всё возможное для того, чтобы изобразить, что в нашей стране происходит гонение на науку. <…> Не исключена возможность и своеобразной политической демонстрации «в защиту науки» против её «притеснения» в Советской стране». Добавив, что на VII Международный генетический конгресс не следует никого отпускать, Презент продолжает: «Конгресс может стать средством борьбы против поворота нашей советской науки к практике, к нуждам социалистического производства, средством борьбы против передовой науки» (имеется в виду «мичуринская», то есть лысенковская биология).
Лысенко отправил творение своего соратника В. Молотову с припиской: «С докладной запиской Презента согласен. Т. Лысенко». Эта подпись под явно политическим доносом сводит на нет все утверждения лысенковцев о чисто научной полемике между Лысенко и Вавиловым.
Ещё один наиболее стойкий стереотип, который необходимо разрушить, - это противопоставление братьев Вавиловых с нравственной точки зрения. Особенно ярко оно представлено в «Архипелаге ГУЛАГ» А. Солженицына. В главе III четвёртого тома есть раздел «Предательство как форма существования», в нём клеймящие строки: «Академик Сергей Вавилов после расправы над своим великим братом пошёл в лакейские президенты в Академии наук». Это неудивительно. Зная обстановку террора в стране, как не заподозрить и не осудить каждого, кто выдвинулся? А тут такой контраст: старший брат погиб в заключении, а младший умер, находясь на высокой должности и похоронен с высшими почестями, возможными в те времена.
Но посмотрим, как Сергей Иванович вёл себя после ареста брата. Недавно в распоряжении сына Н. Вавилова, Юрия Николаевича, оказалось письмо вдовы А. Гайсиновича, бывшего в 1940 году референтом президента АН СССР В. Комарова. Она пишет: «В 40-м году арестовали Николая Ивановича Вавилова. В Президиум буквально прибежал Сергей Иванович и стал умолять Комарова пойти к Молотову и сказать, кто такой Николай Иванович Вавилов и что он сделал для советской науки и сельского хозяйства. Комаров обычно не отвечал на такие просьбы, но тут отказать не смог и пошёл к Молотову. Когда президент вернулся, Абба Евсеевич спросил, что сказал Молотов. Комаров, удручённый, ответил, что Молотов стукнул по столу и сказал, что Вы, президент, просите за шпиона английского, немецкого и т.д. и т.п. Когда пришёл Сергей Иванович, Комаров ему всё рассказал. Вавилов всё понял».
После посещения Комарова Сергей Иванович написал письмо президенту Академии архитектуры и депутату Верховного Совета В. Веснину, с которым был близок, с просьбой помочь в хлопотах, начав его так: «Пишу относительно ареста брата Н.И. Его арестовали в ночь с 6 на 7 августа в Черновицах <…> Чем в действительности вызван арест, не знаю. Вчера говорил подробно с академиком Комаровым <…>. Тот тоже, по крайней мере на словах, ничего не знает <…>. Брат в биологическом мире был настолько крупным человеком и у нас, и за границей, что, конечно, арестовывать его следовало подумавши. Именно по этой причине особенно приходится беспокоиться. Такого человека либо должны скоро выпустить с извинениями, либо обвинить бог знает в чём». Сергей Иванович и сам писал о брате на имя Сталина, есть сведения, как минимум о двух письмах. Но все усилия ни к чему не привели. Сергей Вавилов стремился помочь не только брату, но, как теперь известно, и другим людям, пострадавшим от режима. Особенно много он сделал на посту президента академии. Например, организовал множество изданий с «безлюдным» фондом зарплаты, участвуя в подготовке которых, не надо было проходить через отделы кадров, где всегда имелись списки, кого не следует брать на работу, и в этом начальник отдела кадров был сильнее директора. Таким способом он давал работу «поражённым в правах» интеллигентам. Посмотрите книги серий «Классики науки», «Литературное наследство» той поры – в выходных данных нет фамилий тех, кто их готовил, как будто всё святым духом делалось. А после 1954 года, когда фамилии появились, стало ясно: в издании книг принимали участие бывшие репрессированные.
И ещё одно. Николая Вавилова нельзя воспринимать как деятеля, заслуги которого в прошлом. Идеи учёного не устарели и через 70 лет после его гибели. Не устарел закон гомологических рядов, возможности которого ещё не исчерпаны, как не исчерпала себя идея политипического вида. Не устарело значение открытых им центров происхождения культурных растений, хотя разнообразие культур в них утрачено вследствие «зелёной революции». Но на первый план выходят его теория интродукции и его «селекция как наука», где высказана мысль о необходимости в качестве материала для селекции использовать всё разнообразие имеющихся на Земле культурных растений. Разнообразие (diversity) cчитается в наши дни главным условием устойчивости мирового растениеводства, а значит и всей нашей цивилизации.